Окись серебра

Ещё он безукоризненно выполнял все поручения барона Хельмута: казалось, не было такой услуги, которую он не мог бы оказать… Дикон, конечно, тоже старался изо всех сил и часто удостаивался похвалы от его милости, но всё равно ему думалось, что он никогда не станет таким же ответственным, исполнительным и надёжным оруженосцем, как Рихард.

— Ну, я не вижу смысла скрывать, что мне страшно, — пожал плечами тот и как-то странно усмехнулся. — Я присяду?

Ах, да, этот гадёныш был ещё и вежливым. Слишком вежливым. Он никогда не забывал кланяться леди Кристине и даже своему брату, никогда не позволял себе каких-то грубых слов и всегда спрашивал разрешение, прежде чем что-то сделать.

— Присаживайся, — нехотя разрешил Дикон. И Рихард присел — как-то по-хозяйски, нагловато, поставив бутылку на пол… Решил, что пока его старший брат сражается, он имеет право распоряжаться в его шатре? Вот уж дудки!

— Тебя ведь тоже Рихард зовут? — поинтересовался вдруг зеленоглазый поганец.

— Да, — изумлённо протянул Дикон. — Просто все привыкли сокращать моё имя на нолдийский лад…

Так называли его ещё дома — мать Дикона была нолдийкой, дочерью какого-то небогатого рыцаря, вассала герцогини Вэйд. Когда началась война, мама места себе не находила: она переживала за судьбу родной земли. Дикону хотелось верить, что о нём она волновалась не меньше.

Правда, она никогда не была особо чувствительной и к сыну относилась сдержанно и строго. Но всё же Дикон видел (или ему хотелось верить, что видел) в её глазах теплоту, любовь и заботу. А вот отец… Отец, второй сын графа Вардена, кажется, своих детей вообще не любил. Иногда он, наверное, вовсе забывал, что они у него есть, хотя обе его дочери и сын пошли в него: такие же русые волосы, серо-зелёные глаза… Но отец казался Дикону чужим человеком.

Однако юноша осмеливался думать, что лорд Штейнберг заменил ему отца. На первый взгляд казалось, что он был с ним холодноват и довольно суров… Но не все знали, как он заботился о своём оруженосце. И Дикону это нравилось: так ему жилось спокойнее, чем дома и как-то теплее, что ли… А главное, он впервые почувствовал себя нужным.

— Ох, не нравится мне эта мода на всё нолдийское, — закатил глаза Рихард, чей голос вывел Дикона из раздумий.

— Боюсь, скоро она распространится ещё сильнее, — заметил тот невольно для себя. Рихард взглянул на него удивлённо, а Дикон торжествующе улыбнулся. — Милорд сказал, что после битвы сделает леди Кристине предложение.

Ему было радостно осознавать это. Леди Кристина Дикону нравилась. Она всегда была такой доброй, милой, но при этом полной отваги и непоколебимости… И немного непохожей на всех женщин, что ему доводилось знать. Лорд Генрих всегда отзывался о ней с искренней симпатией, теплотой и восхищением… Главное, чтобы она ему не отказала.

Взгляд Рихарда из удивлённого превратился в, что называется, ошарашенный. Дикону стало даже весело: надо же, он, простой оруженосец, знает о планах лорда Генриха, а его младший брат — нет.

— Вообще-то, барон Хельмут тоже что-то такое говорил, — медленно и тихо произнёс Рихард. — Он собирался делать предложение той девчонке из Даррендорфа.

— Девчонке? — удивлённым тоном переспросил Дикон. Ему баронесса София казалась вполне взрослой девушкой, почти уже женщиной, а Рихард называет её девчонкой…

— Ну да, — беспечно пожал плечами тот. — Она старше меня всего на год. Конечно, она девчонка.

— Может быть… — не стал спорить Дикон.

— Ой… — После небольшой неловкой паузы Рихард вдруг покачал головой и поднял бутылку. — Будешь?

— Это что? Вино? — удивлённо протянул юноша. Лорд Генрих не разрешал ему пить вино, считая, что оно вредно для подрастающего организма, да Дикон и не горел желанием: ему не очень нравился вкус алкоголя.

— Нет, — улыбнулся Рихард. — Это какой-то редкий анкерский напиток… Говорят, что у нас, в Драффарии, он есть только в Штольце, потому что барон Хельмут его очень любит. Называется, кажется… — Он прищурился, пытаясь вспомнить название. — Кифер, что ли… В общем, неважно. Мне он тоже нравится, так что попробуй. — И он протянул бутылку Дикону.

Тот бутылку взял, но открывать не спешил. Вдруг этот зеленоглазый лордёныш решил его отравить? Хотя, казалось бы, за что… Это Дикон Рихарда недолюбливал (хотя чем дольше они разговаривали, тем сильнее он сомневался в этом), а тот своим поведением никакой неприязни не показывал.

— А ты зачем вообще пришёл? — подозрительным тоном осведомился Дикон.

— Я же сказал: мне страшно, — пожал плечами Рихард. Он ответил таким спокойным тоном, будто говорил о погоде или о чём-то в таком духе. — И я подумал, что тебе наверняка тоже страшно, тем более ты младше…

— То, что я младше, не делает меня трусом! — вспылил юноша. Возмущение, кажется, на миг лишило его рассудка, потому что он вскочил с места с намерением задать гадёнышу хорошую трёпку. Тот взглянул на него спокойно, хоть и несколько удивлённо.

— Разве я назвал тебя трусом? — приподнял бровь он, и это движение показалось Дикону донельзя знакомым.

— Страх — это слабость, — буркнул он неуверенно.