Оккульттрегер

Девочка принялась перебирать каналы, простирая руку с плоским пультом в сторону ящика. Егора заворожило мелькание картинок. Некоторое время он смотрел «Фокс кидс», цветной, подвижный, растворявшийся у него в голове легче, нежели это делает шипучий аспирин в водопроводной воде. Потом сквозь роящиеся на свету пылинки он увидел свое лицо, отраженное в стекле книжного шкафа, сквозь которое, лицо и стекло, были видны тома Чарлза Диккенса, второй, третий и половина четвертого. Все отвратительные ощущения внутри его тела проступали на похмельном лице и были невыносимы той невыносимостью и тоской, как когда мерзкая щетина на лице и кадыке, мерзкая оттого, что уже не щетина, но еще не борода, скорее клочья, чувствуется самим лицом безо всяких прикосновений извне, как тополиный пух, налипший на кожу.

Егор поднялся и проложил неторопливый пунктир своего пути в сторону уборной; до ванной, где вместо холодной воды было долгое утробное хрипение и где серьезный примат со шрамом на правой стороне черепа и младенческими розовыми стрелками от постельных складок на левой щеке долго всматривался внутрь Егора, будто прицениваясь к его пирамидальным и кубическим головным болям.

Пока Егор и Майя пили раскаленный суррогат, отдающий медью на корень языка, девочка выслушала телефонный звонок, несколько раз появилась в кухне, одетая с каждым разом все больше, напоследок уже наматывавшая малиновый шарф на длинную шею, в зеленой шапке с ушами, надетой несколько по-дембельски набекрень, в еще не застегнутом пальто. После того как хлопнула дверь, Егор и Майя честно проговорили обо всяких пустяках еще часа полтора (погода, воспитание дочери, книги, плохой кофе, который трезвая Майя, не в пример вчерашнему, характеризовала политкорректными эпитетами, школьные сплетни). Разговор заносил Майю в разные углы кухни, где она курила, по новой ставила чайник, подкармливала кота; в черном свитере, усыпанном по плечам обломками волос, закрывавшем ей горло, в черном трико и черных носочках, она выглядела как-то мертвовато. У Егора болел зад, отсиженный на табурете, и шея от постоянного верчения головой, но уходить Егору не хотелось, потому как он чувствовал, что Майе тоже не хочется, чтобы он уходил, и потому еще, что устал от телевизора и газет, и Майя просто как-то увлекательно разговорилась. В итоге на последней сигарете у Егора иссякла зажигалка, Майя стала чиркать своей и дочиркалась, что Егор как-то удачно или неудачно взял ее чиркающую руку в свою, а Майя, скорее всего силою той пустоты и недоделанности, которая глупо возникла меж ними прошлой ночью, поняла Егора как-то не так и, решив не строить из себя пионерку, просто от того, что ей хорошо было с ним поговорить, сделала некое встречное движение, сквозь которое, как и сквозь того ночного кота, проступал знак вопроса, Егор понял это движение по-своему и толкнул тележку физиологии путем пологого спуска, та покатилась, чуть подпрыгивая на все тех же обоюдных вопросительных знаках, что не помешало ей взять неплохой разбег, чтобы, впрочем, послушно остановиться в долине.

– Да-а, – задумчиво заметила курящая, одевающаяся сверху вниз честная Майя. – Такого у меня еще не было, чтобы из вежливости.

– У меня тоже, – сказал Егор, одевающийся снизу вверх и уже натянувший носки и штаны; он чувствовал, что, будь собакой, прижал бы уши от смущения и неловкости.

Чувство смущения и неловкости, судя по всему, было обоюдоостро, поэтому и Егор, и Майя одевались спиной к спине по разные стороны несупружеского ложа, Майя из положения сидя, а Егор из положения стоя; получалось, что Майя говорит с тюлем, уже не белым, но золотым, с телевизором, который говорил с ней, а Егор говорил с двойной полураспахнутой дверью и плохой акварелью, приколоченной на стену в длинной прихожей (море-парусник).

– Хотя, если честно… – протянула Майя.

Егору неловко было уходить после того, что они вытворили, а ей неловко было выгонять Егора по той же причине, хотя Егору хотелось уйти, а Майе хотелось его спровадить. В итоге Егор вызвался пойти за сигаретами, а Майя решила готовить ужин, и они оба, Майя и Егор, потекли в ближайший магазин.

У подножья лифта произошла рокировка с мокрой от снега и пышущей жаром Ольгой, которую они обошли с разных сторон и вышли вон, во двор, утопавший в снежной грязи; в дверях подъезда, стоит заметить, у них случилась легкая заминка из-за того, что Егор в припадке задумчивой галантности или же, скорее, пришибленный почти банными запахами весны стал пропускать Майю первой, а она, раз уж он упавший на голову и вообще равенство полов, попробовала первым выдавить из подъезда его самого, да еще толстая старушка с одышливой руганью пыталась вбить между ними мокрого ребенка в пунцовом комбинезоне, и синие мини-лыжи ребенка клацали по бетону.