Оккульттрегер

Замок дважды клацнул, дверь открылась, Егор увидел стену прихожей, на которую телевизор, как мог, проецировал остатки своего божественного света, похожего на северное сияние, но, скорее, не на коктейль, а на явление природы, звук был убавлен настолько, что обычное ежепятничное полночное веселье из певцов и рекламы свелось к шепоту и робкому дыханью. Майины глаза (на долю секунды позже Егор понял, что это не Майины глаза, а глаза ее дочери, то есть отчасти все же Майины глаза) испуганно блеснули из-за Майиного локтя, девочка ойкнула так, словно Егор случайно застиг ее в душе, и пропала во мраке, чтобы уже одетой в штаны и майку вырулить из-за угла чуть позже, сказать: «Ого, торт», – взять его, принять на пластиковую крышку торта стопку школьных тетрадей, вынутых Майей неизвестно откуда (Егор, чувствуя гусарский настрой Майи, не стал спрашивать), и этак грациозно уйти, дабы на кухне зажегся свет и зашипел скорозавариваемый чайник, чтобы вырулить из-за угла со стороны кухни, ловя хвост на затылке ярко-зеленой резинкой и невольно показывая нежные подмышки.

– От тебя морозом пахнет, – сказала она матери.

– Не только морозом, – уклончиво прокряхтела Майя из гнутого положения, в котором тщательно распутывала шнурки на своих побитых снегом башмаках, и коротко (егороля, оляегор) представила друг другу дочь и Егора. Девочка, впрочем, засмущалась и опять пропала на кухню, Егор тоже был готов слегка провалиться сквозь землю, но ни одного командора поблизости не было.

– Ну ладно, пойдем, – накинула на него мягкую сетку Майя, когда покончила с одеждой.

Неощутимо поддерживаемый под локоток Егор был увлечен душераздирающим звуком расчленяемой пластмассы из кухни, тут в ногах у взрослых и возник неожиданный кот-далматинец со своим скольжением и трансформатором в брюхе; он деликатно приостановил Егора у поворота, проникновенно вонзив ему в голень медленные когти, и, как бы знакомясь, вперил свой равнодушный взор в лицо Егора. Глаза у кота были светло-голубые. Оставив на потом вивисекцию, несколько даже отодвинутый хозяйской ногой (шкрябнули по линолеуму когти), кот опять стал бодать углы и ноги пришедших и урчать, урчать и заглядывать в глаза.

Ольга попалась на слизывании крема со скрюченного мизинца, замерев на секунду с пальцем во рту, как если бы фраза «Оля, блин, ты руки мыла?» была фотоаппаратом; девочка оттаяла, впрочем, и принялась разливать кипяток по кружкам.

– Женский монастырь в миниатюре, – прокомментировала Майя, окатываемая, очевидно, волною следующего глюка. – Святая преподобная аббатиса Майя и святая великомученица Ольга. Кто ты, путник, постучавший в ворота обители этой зимней ночью? Не прячешь ли ты копытца в своих трикотажных носках… (она пощурилась, обратив глаза долу)… трикотажных носках черного цвета?

В этот момент воздух совершенно отчетливо наполнился нашатырем кошачьего запашка, заскребла по полу торопливая лапа, пополняя виртуальный курган виртуального песка, сыплющегося из кошачьей головы. Ругательства сошлись в горле у Майи и вышли вместе каким-то не очень убедительным звуком, Майя освободила Егора, который тут же присел на край табурета, выбирая, поставить ему локти на стол или подождать, пока Оля по очереди дотопит чайные пакетики, кинематографически размытые оттого, что Егор смотрел сквозь них на то, как при каждом обмакивании-вытаскивании исчезает-появляется фальшивая татуировка на внутренней стороне предплечья девочки. Пока тяжелая от пива голова окончательно понимала, что изображало тату, оно успело побывать сначала бабочкой, потом зайцем, тащившим за волосы двух женщин, сцепившимися единорогами, и наконец Егор спросил, что это у нее на руке.

– Носферату, – пискнула девочка в пол, и голова с легким запозданием перевела: «Из пиратов», и Егор тут же, будто хлопнув себя по лбу, увидел череп, косточки, перевитые некоей изящной лентой с какой-то надписью или же девизом.

Поверх этого потока сознания, натуралистично декорируя его, прошли: зигзагообразный, мокрый, тщательный звук тряпки, звук выжимания тряпочного сока в ведро, звук того, как вытошнило сливной бачок, и под конец – вертикальный звук воды в умывальнике с пилатовскими аплодисментами умываемых рук, и вот Майя вышла из-за кулис с недостающим третьим табуретом. Ольгу задвинуло в угол между холодильником и окном, носом в угол между страниц раскрытой книги, старческие жмурки правой руки с футляром для очков, той формы, когда его хочется покрутить, и той расцветки, что и пилюля микосиста; футляр на самом деле был пойман и раскручен.