Оккульттрегер

– Вы же вроде знамен этого ебучего миропорядка, – продолжил Сергей в том же духе. – Как до вас не дойдет? Не люди вы, но ведь были вы когда-то людьми. Неужели так трудно перестать существовать, чтобы все изменилось? Видно же, что ты в чем-то самоотверженная. Но ты же самоотверженная ради вот этой придуманной для самой себя хуйни. Главного ты никак сделать не можешь.

– Ты правда думаешь, что если уничтожить всех несчастных на Земле, то мир станет лучше? – поинтересовалась Прасковья, заранее зная, что́ Сергей ответит, как она сама ему возразит и что́ произнесет Сергей после ее слов.

– Конечно, все изменится в лучшую сторону, если всех угнетенных, обиженных и несчастных смести разом, – сказал херувим. – Это будет совсем другой мир на совсем других началах.

– Спартанский подход, – одобрительно заметила Прасковья.

– Я понимаю, о чем ты, – сказал Сергей. – Да, подход, названный спартанским. Но, во-первых, ведь неизвестно, что было бы, если бы спартанцы действительно были такими, какими их описывают. Вот прямо такими суровыми молчунами, которые сдавали детей в коллективные казармы, со страшной силой драли за малейшую провинность и все такое, воспитывали в обстановке лютого милитаризма. Но ведь это, как и большинство того, о чем греки трепались, – сказки, сплетни. Страшилки. Про спартанцев страшилки. Про персов. Глупости это все. Люди везде одинаковые в своей природе. «Со щитом или на щите» мужик придумал для красного словца. То, что спартанцы всегда при оружии таскались, – ну так будешь тут ходить, когда за любым кустом тебя илоты мечтают камнем по башке приголубить.

– А во-вторых… – мягко подсказала Прасковья, когда Сергей задумался.

– А что там, кстати, во-вторых у нас в этом месте?

– Все обездоленные и так умирают, просто в медленных мучениях, а быстрая смерть прервала бы страдания, которые длятся поколениями, – подсказала Прасковья, и голос ее дрожал оттого, что она пыталась сдержать смех.

– А! Ну да! – спохватился херувим. – Точно! А ты потом такая говоришь, что тебя смущает не то, что это мое мнение, а то, что я, по сути своей, не самостоятельное существо, а как бы письмо, отпущенное сверху. Но…

Сергей с выражением удовольствия слегка отклонился, поглядывая на Прасковью чуть издали, будто дальнозорко приглядывался к ней, хитро погрозил пальцем:

– …есть надежда, что я только черновик, который случайно выпал сюда из мусорного ведра.

– Но если так, то почему все остальные послания сюда – тоже черновики? – спросила Прасковья. – Ни одного, который бы однозначно говорил слова утешения. Всё какие-то уведомления о сносе нашего неказистого домика, в котором мы все неплохо обжились, а кто-то даже счастлив. Вот как мы сейчас.

– Ну я-то понятно почему счастлив, – сказал херувим, разлив вино по двум стаканам. – Если я вроде письма, которое должно было дойти до какого-то адресата, то меня вернут обратно. Потому что, совершенно очевидно, до адресата я не дошел. Я уже прожил неплохую жизнь, а сейчас она разворачивается еще более чудесным образом. Разговариваю тут с тобой, как с человеком, и ты правда человеком кажешься. У меня замечательная жена. Где найти такую, что меня вытерпела бы? А вот нашлась! У меня ребенок будет. А почему ты счастлива? Не знаю. Ты ведь даже теперь не из ваших этих, когда у тебя мелкого отобрали. То есть ты изгой среди изгоев. Самое дно. А тебе будто и этого мало – Егор! Если это не алкоголь и не самообман…

– То что? – спросила Прасковья.

Сергей поднял стакан, чтобы чокнуться, а когда Прасковья тюкнулась кромкой своего стакана в его, сказал, как тост:

– Ты просто дура, Параша, я так думаю. Тупая, пиздец.

Будто не совсем удостоверившись в том, что Прасковья поняла его слова правильно, он дополнил:

– Причем не дурочка, нет. Не блаженная какая-нибудь, а просто дура конченая.

Он покачал головой, в его глазах светилось что-то вроде восторга, как если бы идиотизм Прасковьи, который она вполне себе осознавала, являлся чудовищной крутизны и глубины каньоном, который Сергей мог наблюдать, находясь на безопасном расстоянии от края обрыва.

Глава 15