Оккупация

Официально генерал крыл матом своего подчиненного за необеспечение мероприятий по безопасности столицы… не вел работу… допустил… в результате чего… Но оба они понимали подтекст этого разговора: генерал крыл подчиненного матом за грязно и шумно проведенную операцию по ликвидации неугодного следователя Генпрокуратуры. Кобыльчак и сам понимал это: это же придумать надо – машину взорвать. Голову бы оторвать этому вуйку дебильному![52]

Вернувшись в кабинет, Кобыльчак позвонил своему человечку в Генпрокуратуре – и от того что услышал, едва на стуле не подпрыгнул. Как оказалось, следачка была жива! А взорвался в машине ее муж.

Вот же дебилы!

Схватив из ящика стола травмат, он рванул на выход, к машине…

– В Таращу! – кинул он, представляя, что он сделает с этим придурком…

Машина рванула с места.

– Мигалку вруби…

…

– И жми!

Тараща – небольшой городок на юг от Киева, примерно сто сорок километров. При Советском Союзе на город с населением менее двадцати тысяч был построен Таращанский моторный завод – это чтобы у людей была работа. Сейчас Таращанский моторный, конечно же, не работал, а его корпуса стояли немым памятником былому величию сверхдержавы…

Несмотря на малость и неприметность, Тараща всегда была связана с Киевом некими незримыми нитями. Сразу два украинских политика высшего уровня начинали в Тараще – первыми секретарями таращанского обкома партии были Александр Мороз и Александр Ткаченко[53]. В Тараще нашли тело, которое было опознано как тело журналиста Георгия Гонгадзе[54].

Сейчас Тараща была одним из двух мест, где велась подготовка бандформирований для Майдана. Правда, непонятно, для какого – киевского или московского. Да и не все ли равно…

Майдан – он и есть Майдан.

Подготовка кадров для Майдана именовалась по-бандеровски «вышкил» и проходила в помещении бывшего пионерского лагеря. В нем раньше отдыхали дети трудящихся Мелитопольского моторного, а сейчас ударные части политического фронта занимались отработкой прорыва полицейских рядов. Над плацем, над которым когда-то поднимался флаг пионерской организации и звучало «Взвейтесь кострами, синие ночи!», где раньше клялись «будь готов – всегда готов!», теперь разухабисто гремела совсем другая песня.

Доктор богословия
был не так уж прост.
На Восточном фронте
начал холокост!
Бей жидов проклятых!
Убивай совков!
Начинай расправу
с нацией рабов!
Русские, украинцы,
немецкие штрафбаты.
Маршируют на восток
Фюрера солдаты,
Партизаны по лесам
попрятались, ублюдки,
Но отыщем и найдем
советских недоумков

[55]!..…

Наша Слава! Не поверьте!

Сквозь грядущие года!
И сожженные деревни
помнят Доктора всегда!

Сожженные деревни и до сих пор помнили и докторов, и фюреров, и прочую шваль со всей Европы, собранную под одним только лозунгом, простым и понятным, – можно убивать. А вот украинцы – не помнили. Не помнили трагедии своего народа, не помнили изуродованный Киев, стертый с лица земли Харьков, форсирование Днепра, сброшенных заживо в шахты Донбасса людей, сотни тысяч жизней, положенных за освобождение Украины и за другой лозунг, такой же простой и понятный, как и первый, – мы не рабы!

Инструкторы в лагере были из числа добровольческих батальонов, в основном харьковчане, днепровцы. Были и менты, например, один мент из Краматорска, он прославился тем, что после того, как украинские войска снова заняли город, лично сбросил несколько подозреваемых в сочувствии Русской весне с крыши многоэтажного дома. Обучаемые – в основном футбольная торсида тех клубов, которые встали на неонацистские позиции, хватало и просто хулиганья, в основном из городов юга России. Все или почти все – русские. Попали они сюда по-разному… некоторые даже просто приехали из любопытства, бесплатно пострелять из автомата и приобрести по дешевке неонацистский мерч[56], чтобы потом втридорога толкнуть у себя дома, так как он там запрещен к продаже. Они еще не понимали, что выхода отсюда – нормального выхода – уже нет.

На воротах стояли двое боевиков, у одного на плече открыто был то ли гражданский «Форт-202», то ли боевой АКМ – не разберешь. Двери перед «Фольксвагеном» с номерами СБУ они открыли быстро, документов не проверяли. Знали – это свои…

Тем временем песня про солдат фюрера сменилась более патриотичной.