Оклик

Лежу, вспоминаю вчерашнюю последнюю ночь там, на высотах, трепещущее пламя свечи, строки псалмов, самолет, всю ночь гудящий над яйлой, странные мысли о шпионах, которых могут сбросить на парашютах, топор, в порядке самозащиты положенный под изголовье.

Через два дня покидаю Крым. Игнат остается еще на пару недель.

Вместе со стариком провожают меня до причала того же Генеральского. У меня всего-то чемодан с дневниками, парой булок и фруктами из сада, да гитара.

Никакого имущества: удивительная легкость существования.

Море неспокойно. С трудом взбираюсь в катерок, взлетающий на волне над причалом. У горстки пассажиров зеленые лица, им явно не по себе.

Обдаваемый брызгами, взлетая на гребне волны так, что приходится крепко держаться за поручни, вижу в последний раз в жизни машущего мне старика с пером в шляпе, быстро уносящегося, а вернее, относимого самим пространством в забвение, и в этот миг, вся моя юность чудится цепочкой, флотилией таких катерков, швыряемых волнами вверх, но не переворачивающихся.

В Алуште цементная площадь автостанции покрыта лужами, отражающими облачное сентябрьское небо.

Покупаю билет в Ялтинском пароходстве: теплоход "Украина", идущий до Одессы, будет лишь завтра. Оставляю вещи в какой-то дешевой ночлежке с неизменными марлевыми занавесками на узких, как в тюрьме, окошках, иду гулять по вечерней Ялте.

Сижу в кафе за стаканом сухого вина, прощаюсь с Крымом, с Ай-Петри, переходящим к востоку в Бабуган-Яйлу с горой Роман – Кош, а далее знакомый очерк Чатыр-Дага и совсем родственный – Демерджи, и все это единым очертанием навек западает в мою память; выходят из соседнего кинотеатра девочки, вероятно, старшеклассницы, обдавая свежестью дыхания, волнующей тайной своей отдельности, и все это – дешевая клеенка на столике, дешевый стакан, дешевое вино, девочки, почти девушки, не умеющие еще скрыть своего любопытства, – все это несет и замыкает в себе навечно это удивительное мгновение жизни – мгновение прекрасной потерянности в чужом, курортном, полном соблазнов городе.

Горбатые ялтинские улочки с кипарисами скрывают тысячи тайн за каждым поворотом, волна, полная мусора, бьет в угол каменного парапета, оркестр играет на крыше ресторана, у мола, к которому пришвартовывается корабль, идущий в сторону Кавказа, все это сливается, еще более подчеркивая неповторимость моего одиночества; даже робость перед этим полуодетым, украшенным драгоценностями, прожигающим жизнь миром тоже воспринимается частью этого одиночества: не участвуя впрямую, я как бы растворен среди этого карнавального мира курорта, где все приезжие без корней, где все настоено на хмелю, на будоражащем запахе иодистого моря, пота в смеси с солью.

Просыпаюсь с ощущением, что ночлежная комната заполнена людьми, шаркающими и бормочущими. Раскрываю глаза: комната пуста. Шум доносится в окно. Выглядываю. Странное зрелище: на уровне моих глаз одни ноги – в сандалиях, туфлях, тапочках, переступают, почесываются, даже танцуют какую-то чечетку. Оказывается, окно выходит прямо на уровень улочки, где расположен базар.

Хожу по улочкам Ялты, подолгу торчу у церквушки, в которой снимался фильм "Праздник святого Йоргена" с Кторовым и Ильинским, обнюхиваю каждую вещь в домике Чехова: человеческое гнездо, оставшееся нетронутым, но мертвым, лишь странно ощущаемые крупицы жизни – в висячей лампе на веранде, поблескивающем медью маятнике часов, море, чей уголок просматривается из окна.

В сумерках поднимаюсь по трапу на теплоход, билет у меня палубный, сижу, поглядываю на мгновенно отделившийся и уже ставший чуждым берег, Ялту, горы. Подходят два солдатика: можно у вас гитару.

Наигрывают что-то, переговариваются, просят: не сыграете ли что-нибудь.

Через полчаса вокруг меня собралась почти вся палуба. Не замечаем, как теплоход вышел в море. Какой-то парень так и лучится восторгом:

– Слушай, можно я аккордеон приволоку?

– Почему же нет? Давай.

Вот уже и оркестр. В полночь офицер просит разойтись.

– У тебя что, палуба? – спрашивает аккордеонист, – Ну-ка, пошли.

Оказывается, он рулевой на корабле, выходит в ночь на вахту, зовут его Игорь Крылов, живет в Одессе, на Ближних Мельницах, кормит меня в камбузе ужином, кладет спать на свою койку.

В Одессу приходим с опозданием. Поезд на Кишинев уже ушел. Игорь везет меня к себе домой, утром отвозит на вокзал, покупает билет (непредвиденная ночь в Ялте нарушила все мои финансовые расчеты), дает еще пятерку на дорогу, вот уже мелькает за окном, машет, вихрастый блондин, отличный парень Игорь Крылов, которого тоже больше никогда не увижу, и поезд набирает скорость, и вновь начинается и разворачивается музыка дороги, страстно и тщетно пытающаяся быть цельной и обрывающаяся с каждой новой связью, но уже прослушивается в ней тема на всю мою жизнь – мелодия вечного расставания с молодостью.