– Отдай мне его, Исабель! Ты ведь тоже любишь его! Когда вы венчались, ты ведь клялась, что сделаешь для него все! И вот теперь настал этот час! Подари ему счастье, освободи его от супружеских уз и отдай его мне! Потому что он давно разлюбил тебя и встретил во мне новую любовь!
– Да, Луиса… Антонио в последние годы не тот, что в юности…
– Вот видишь, Исабель! Отдай же его мне!
– Ничего, ничего! Так бывает со всеми мужчинами после сорока пяти! Но тебя, жалкая беднячка, это не касается! Это мой муж, и мы будем с ним до конца жизни! Он оставит свое состояние только мне и моим племянникам! А ты, маленькая провинциальная стерва, забудь свои пустые фантазии! А не то я выгоню тебя из дому!
– Нет, Исабель, я добьюсь своего! Он будет моим!
– Ха-ха-ха! Он никогда не будет твоим, даже если меня сейчас хватит удар и я умру на твоих глазах. Кто ты? Посмотри на себя! Жалкая беднячка из далекого городка на краю сельвы! У тебя два платья, и оба купила тебе я! У тебя ни гроша за душой!
– Но разве я недостойна большой любви?
– Прочь! Ты мне надоела! Заткнись! Еще слово, и я тебя рассчитаю! Отнять у меня моего Антонио, ишь, чего захотела! Вон!
– Я все равно…
– Вон!!
– Я все равно…
– Вон!!!
Вот за что любят латиноамериканские сериалы.
Не только за экзотику заморской жизни. Не только за фантазии о золотой рыбке, которая приплывет и исполнит все желания. И даже не за постоянный запретный привкус инцеста.
Больше всего их любят вот за такие диалоги.
За то, что все – вслух. Все выплескивается наружу. Как будто не люди говорят, а их тайные мысли и бессознательные желания ведут грубый и напористый разговор.
Представим себе эту же сцену у Чехова:
ИСАБЕЛЬ: (
ПЕДРО: (
ИСАБЕЛЬ: (
Так что вот. Страшное дело.
Белая дама
Под утро приснился очень важный сон.
Вот такой.
Я еду в поезде. Поезд громадный, каждый вагон – как длинный одноэтажный многооконный дом. Широкие коридоры. Купе – одноместные. Дверь с номером, к примеру «3 – А и Б», ведет из коридора в маленькую прихожую, комнатка направо, комнатка налево, в середине – дверь в умывалку, она же сортир и душевая.
Вагоны огромные, колеса тоже. Вниз, на платформу, ведут очень крутые деревянные лестницы – метра полтора, самое маленькое. Узкие высокие ступеньки, тонкие коричневые перильца.
Вот я устраиваюсь в своем купе (номер не помню, но, кажется, дверь налево), вешаю куртку на плечики, достаю из чемодана несессер, ставлю его на полку, осматриваюсь и нахожу полотенца, мне все очень нравится, я даже что-то напеваю тихонько, что со мной случается редко, поскольку петь я не умею совсем. Но тут – такое прекрасное настроение, что так и хочется тра-ля-ля-ля…
Поезд трогается.
Я сажусь в кресло – там даже кресло есть, и вообще купе похоже на старомодный спальный вагон, Калининградского завода, такие еще до середины семидесятых ходили по нашим дорогам. Там были две полки одна над другой, тяжелое кресло и дверца в умывальник, общий для двух купе. Но тут нет никакой второй полки и дверцы – умывальник в прихожей, я ведь говорил.
Итак, поезд трогается, я смотрю в окно, как там мелькают сначала дома, потом шоссе и перекрестки, а потом – поле и лес.
И тут в дверь стучат.
– Да, да, – говорю.
Входит женщина.
Ей за сорок, но явно меньше пятидесяти. Ну, в крайнем случае, чуть-чуть больше. Но не намного. Блондинка с густыми, но коротко стриженными волосами: голова как пушистый шар. Она рослая и очень крупная. Можно даже сказать, толстая и очень белокожая. Держится величественно, лицо хмурое.
– Здравствуйте, – говорю я, поняв, что это не проводница. Хотя по решительному стуку в дверь я сначала именно это подумал. – Заходите. Чем могу служить?
– Угу, – говорит она вместо ответного «здрасьте». – Дело в том, что скоро остановка. Станция Мартыново (я запомнил!). Я там выхожу. Вы видели, какие крутые тут лестницы? Вы поможете мне спуститься вниз. Вы же видите, какая я грузная!
– Хорошо, – киваю я.
– Да, и вот что. Станция Мартыново – это пересадка. Мне надо на другой поезд. Там, в Мартыново, в вокзале, есть комната номер восемь. Там ставят штамп на билет. Вы должны проводить меня до комнаты восемь. Помочь мне поставить штамп. А потом вы должны посадить меня на мой поезд.
– Я? – мне не по себе от такого напора. – Почему именно я?
–
Я слегка трушу. Но отвечаю: