Окна во двор

Тут мне надо было выходить из машины. Попрощались.

Вроде бы простая история, обыкновенный разговор.

Но почему-то нейдет из головы.

Надо говорить? Или не надо?

Страшно, наверное, узнать, что где-то далеко-далеко живет, а вернее, умирает в сельском доме для престарелых твой отец. Который хоть и бросил тебя в три года, но до трех лет держал тебя на руках, и ты какой-то ранней памятью все равно помнишь его руки, его голос, его запах.

Что делать? Помчаться туда, за тысячу верст? Поглядеть на этого незнакомого старика, послушать его невнятный рассказ о нелепо прожитой жизни? Тратить на него сердце, время и деньги, хотя он бросил тебя и ничего на тебя не тратил – ни денег, ни времени, ни сердца.

Или сказать: «Да пошел он, предатель! Бросил нас с мамой, пусть теперь подыхает, не жалко!» Но помнить об этом своем решении всю оставшуюся жизнь.

А если двоюродная сестра ничего не скажет – вроде лучше. Но на самом деле еще хуже. Через годы все равно это откроется. Как? Да та же сестра проговорится, или ее муж, или их дети – они, наверное, тоже знают. И получится – ты жил, не зная, что где-то далеко в это время жил в нищете и болезни твой никчемный и нехороший, но все-таки твой отец, жил и умер, а ты даже не знаешь, где его могила.

Как быть?

Вот я вроде пожилой и опытный в жизни – а ничего не понимаю.

а у нас сейчас кашу разносят Не пройдет и полгода

Мой приятель, художник, рассказывал:

«Сначала все было как у всех, а потом вдруг раз! – и понеслась.

Выставка тут, выставка там, потом уже совсем там, в Лондоне то есть. Серьезный галерист, хорошие продажи. Деньги.

Я-то, – говорит, – конечно, понимал, что это просто стечение обстоятельств, пруха, везуха и все такое. Как любимый ученик незабвенного Матвея Лазаревича, я прекрасно отдавал себе отчет – кто я такой и какова моя роль в мировом художественном процессе (смеется).

Но голова, конечно, слегка кружилась. Сильно кружилась, если честно.

Жена была страшно рада.

Потому что мы довольно трудно жили. А тут хороший ремонт, нормальная машина, детям компьютеры. Два! Каждому свой! Жена первый раз в жизни оделась с ног до головы в фирменные шмотки. Включая часы “Омега”. Мне это особенно приятно было. Потому что жена у меня – настоящий друг. Всегда была со мной, за меня, понимаешь? Никогда не упрекала, в самые такие годы, когда ни заказов, ни денег, и даже друзья как-то начинали исчезать в тумане. И вот – награда. Я очень гордился, когда жене деньги давал на разные дорогие штучки.

Но человек, а в особенности мужик – жуткая скотина.

Была у меня выставка в Новосибирске.

И встретил я там одну бабу. Вернее, девочку. На шестнадцать лет моложе. Но уже актриса, уже премьерша, со своими поклонниками, со своими придворными критиками, как она выражалась.

А и вправду – страшно красивая, именно по-королевски. Величавая такая, рослая, руку подает – так и хочется склониться.

Сошлись мы буквально тут же. В первый вечер, как познакомились. Она хоть и королева, но областная. А я, конечно, не король, но про меня в журнале “Тайм” писали.

Отличная баба. И, самое главное, ничего не требует, не просит. Типа разведись, женись на мне. Ни-ни. Наоборот. Говорит: мы очень красивая пара, а остальное неважно.

Правда, пара красивая. Особенно когда мы в зеркало смотрелись».

– В голом виде? – спросил я и щелкнул его по пузу.

– Представь себе, да! – сказал он. – Это я в последние годы так разъелся, а тогда был еще ого-го! Ты что, не помнишь? – он втянул живот и поместил два кулака между пряжкой пояса и краем стола – мы сидели в ресторане.

– Помню, помню, – сказал я. – В смысле, верю.

«Вот, – продолжал он. – Я устроил себе в Новосибирске постоянный мастер-класс. Стал туда летать раз в месяц, не реже. На свои деньги, что характерно. И помещение тоже сам снимал. И квартирку. Жене говорил, что все оплачивает губернатор, типа культурное развитие областного центра. Денег-то у меня полно, и жена ничего не замечает.

В общем, полтора года полного счастья.

А потом мой лондонский галерист совершенно предательски умирает.

А московский галерист – уходит из арт-бизнеса, продает свою галерею, а новая хозяйка меня не берет. У нее своя концепция, и я в нее как-то не вписываюсь.

Прилетаю в Новосибирск, рано утром. Днем провожу занятие. Вечером – она у меня. Я ей все рассказываю. Прямо до того. Сразу.

Она с дивана встала – я на стуле сидел, – обняла меня и говорит:

– Ты только не раскисай. Соберись с силами. Оказался в жопе – надо вылезать! Четыре месяца хватит? Или лучше все-таки полгода?

Наверное, я как-то не так на нее посмотрел, потому что она улыбнулась, нежно поцеловала меня в макушку и сказала:

– Ты что! Я же тебя люблю. Но ты все-таки за полгода постарайся.

– А почему именно полгода?

– Мне нужен победитель. А год – слишком долго.

И, на ходу расстегиваясь, пошла в коридор, где ванная.

Я дождался, когда душ зашумит, и ушел; у нее были ключи от этой квартиры.

Из аэропорта позвонил мальчику, который староста мастер-класса, и хозяину квартиры тоже. Все уладил. И улетел домой».