Окна во двор

«Сашин новый муж, – шепнули мне. – Ее студент, он на третьем курсе ***кого училища, она там ведет мастерскую».

Прошло двадцать пять, примерно, лет, и я снова оказался в тех же гостях.

Раздался звонок в дверь. Кто-то отворил.

«Саша с мужем!» – сказала хозяйка, выглянув в коридор.

Они вошли.

Она – точно такая же, стройная и элегантная, очаровательная, великолепная в свои почти семьдесят лет. Ну, разве чуть-чуть морщинок прибавилось. Но – ясные зеленые глаза, белозубая улыбка, свежее и сильное рукопожатие.

А рядом с ней – лысый с седыми усами старик. Просторный твидовый пиджак, широкие удобные брюки. Тот же перстень с Посейдоном, но пальцы узловатые, дрожащие. И чуть растерянный взгляд.

«Она вампир, – шепнул я хозяйке. – Даже страшно».

«Сашенька? Что такое?»

«Посмотри на ее мужа. Ему же сорок семь самое большее».

«Кому сорок семь? – изумилась хозяйка и тут же поняла: – Ах, господи боже ты мой. Ну что ты! Того мальчика она через два года прогнала. И снова сошлась с прежним мужем».

«А перстень?» – я все-таки не верил.

«Это ее перстень, – сказала хозяйка. – Вернее, ее отца, Петра Сергеевича N».

«Точно?»

«Точно, точно. Я тебе покажу фото в книге, сам увидишь».

тоска по родине ля-минор Чувство реальности

Нестор Липовецки умер через пять дней после того, как о его смерти написали газеты. Точнее, через пять дней после статей в аргентинских газетах и через три – после того, как с некоторой оглядкой и паузой об этом сообщили здешние «Меркурио» и «Диарио».

Все было очень запутано.

В одних газетах писали, что он просил разрешения вернуться на родину, ибо стар и страдает от ностальгии. Цитировали покаянные фразы и удивлялись, что он способен так унижаться. В других газетах публиковали его тайные записки: что он вернется сам и наведет порядок. Изумлялись, что он совсем уже потерял чувство реальности.

Но через пять дней он все-таки умер, и об этом сообщили сначала здешние «Диарио» и «Меркурио», а потом уже аргентинские газеты. Пока без комментариев. Потому что полицейские коммюнике были весьма туманны и запутаны – как и вся жизнь покойного Липовецки.

– Он обнищал, – сказал адвокат Мануэль Дюран. – Нищета – причина депрессии. Депрессия – причина самоубийства.

– Расскажи это рабочему классу! Или индейцам! – возмутился Игнасио Кава, детектив на пенсии. – Расскажи им, что человек, у которого особняк на Коста де Луна, – что он нищий!

Они сидели за столиком уличного кафе. Был полдень. Площадь была пуста. Монах открыл дверь маленькой часовни, что-то там сделал – наверное, зажег лампадки – и вышел.

По площади проехал грузовик с солдатами.

Снова стало тихо.

– Пишут: застрелился, – сказал адвокат Дюран, разглаживая газету. – В голову. В правый висок. Но пистолет был в кабинете, а тело нашли в спальне. Бывает. Застрелился в кабинете. Смертельно раненный, побежал в спальню…

– Тогда должна быть кровь на полу и на костюме, – сказал детектив Кава.

– Про следы ничего не пишут. Наоборот. Пишут: никаких следов.

– Может, его несли на руках? Тащили по ковру? Как говорил Эдмон Локар – нет контакта без следа. Липовецки был толстый. Сто тридцать кило самое малое. Кто его тащил? Где следы? – заволновался детектив.

– В доме не было ни одного человека.

– Погоди. А кто его нашел в спальне?

– Слуги, – сказал адвокат Дюран. – Вот, слушай: «Повар передал камердинеру завтрак на подносе, камердинер подошел к дверям спальни, слегка толкнул дверь, дверь не поддавалась, он позвал горничную, попросил подержать поднос и стал ломать дверь. В спальне поверх застеленной постели он обнаружил тело своего хозяина».

Детектив Кава зло засмеялся:

– То есть слуги – опять не люди? Возврат в семнадцатый век!

Адвокат Дюран отмахнулся и продолжал:

– Думаю, на самом деле он отравился. А про пулю – для красоты. Говорят, Гитлер тоже отравился, а пулю потом придумали. Честь офицера и все такое.

– Кому нужно спасать честь этого типа? И зачем ему травиться?

– Тоска по родине. Он же писал в Аргентину, ихнему президенту.

– Глупости, – сказал детектив Кава. – Липовецки был наполовину кечуа, они вообще не знают, что такое родина, в нашем смысле. А по отцу он поляк. Полжизни прожил в Польше. Он работал с этим, как его, Хосе Посудски.

– Может быть, Пендарецки? – усомнился адвокат Дюран.

– Пендарецки – это композитор! – сказал детектив Кава. – Мигель Пендарецки, он сочинил великую музыку, марш «Тоска по родине». Таммм, тара-ра-ра там-па-пам! – промурлыкал он и промокнул глаза салфеткой. – Моя бабушка была полька. Иногда я чувствую, что моя родина там. Липовецки писал, что это он привел к власти диктатора Хосе Посудски. А тот его потом изгнал. Это было до войны с Гитлером.

– Сколько же ему лет? – засмеялся Дюран.

– Думаю, больше ста, – серьезно ответил Кава. – Сто тридцать самое малое. Поляки живут очень долго.

– А тебе сколько? – спросил Дюран.