Окнами на Сретенку

В декабре оба десятых класса придумали устроить вечер с ужином. Попросили, конечно, разрешения у директора. Тот сначала засомневался: такие вечера нельзя было устраивать без присутствия хоть кого-нибудь из учителей. Тогда мальчишки пригласили его самого. Мы собрали немного денег, сделали бутерброды, купили пирожных и много бутылок лимонада, накрыли столы в физкультурном зале. У всех было веселое, приподнятое настроение, мы словно немножко опьянели от лимонада. Часов в девять в зал заглянул Николай Семенович. Постоял, посмотрел на всех, потом сказал: «Ну, ребятки, я пошел домой. Не буду вам мешать. Только, чур, в одиннадцать вы все пойдете домой. Предварительно все здесь приберите. Вот ключ, — он поманил к себе Витю Червякова, — под твою ответственность; запрешь школу». Такое к нам доверие еще больше повысило наше настроение. Девочки из соседнего класса спели под аккомпанемент пианино модную в это время «Сулико», потом за инструмент сел Валя и играл, играл одну за другой вещи Скрябина, Шопена… Я стояла рядом и млела от восторга. Потом его попросили сыграть что-нибудь танцевальное, и все закружились по паркету. Мы с Нотой схватили Сашу Никонова и стали дурачиться втроем — изобрели какую-то новую пляску. Около Вали все время вились девочки из соседнего класса, но я была рада, что он сидит и играет, а не танцует с ними. Ровно в одиннадцать мы все разошлись: нельзя было подводить Николая Семеновича. Правда, мальчишки курили, а этого директор бы не разрешил. Но нам нравилось, танцевать в папиросном дыму было совсем по-взрослому…

Почему-то мне запомнилось, что вечер этот был 14 декабря, а на следующий день мы с папой были в Театре им. Вахтангова и получили огромное удовольствие от «Много шума из ничего» с блестящей игрой Мансуровой и хорошей музыкой Хренникова.

Канун Нового года

Близился Новый год. Папа и мама собирались к дяде Эле, а я выпросила разрешение пригласить к себе Ноту и, может быть, еще кого-нибудь из класса. «Валь, ты где встречаешь Новый год?» — отважилась я спросить. — «Нигде». — «А разве ты не идешь к Свете Мамоновой?» (Я слышала, что несколько ребят из нашего и девочек из соседнего класса были приглашены к этой девятикласснице.) — «Нет. Звали меня туда, да я не пойду». — «Почему?» — «Надоело быть вечным тапером. Думаю, только за этим и пригласили…» — «Валя, у меня пианино нет, ты бы пришел к нам?» И он ответил, что с удовольствием придет! Я не смела и верить такому счастью. Еще к нам были приглашены Тата (ее Миша уезжал куда-то к родным в другой город) и Юра Клочков.

Мы распределили, кому что принести из еды и вина. Мы с Нотой должны были купить два торта и фрукты.

Ранние зимние сумерки, сильный ветер и редкий снег; мы с Нотой пересекаем Трубную площадь и громко кричим: «Ветер, ветер — на ногах не стоит человек» — и дальше из «Двенадцати» Блока. Впереди идет мужчина, несет большой торт — вдруг он роняет его, картонная крышка слетает, а сам торт раскалывается на много кусков. Мужчина стоит секунды три, смотрит на эти куски, потом делает рукой жест «а, ну и черт с ним» и идет дальше. «Дяденька, — смеется Нота, — что ж вы бросили такой торт!» Ах ты, Катя моя, Катя толстоморденькая. Мы истерично веселились всю Неглинную, а вокруг фонарных огней кружились спирали из снежинок. Ветер, ветер на всем белом свете…

1941 год

Валентин