Окнами на Сретенку

Общение мое с природой в то лето было прекрасным. Привыкшая к лесу, я впервые ощутила всю прелесть бескрайних лугов и бесконечного голубого неба над ними — это было такое чувство счастья, единения со всем этим, свободы. Река казалась мне таинственным живым существом, она вызывала во мне какое-то благоговейное уважение… Наши вечерние, после работы, прогулки вдоль реки — какие там были запахи! Пахло то спелыми злаками, сухой пыльной землей, то влажной свежестью с реки, то вдруг охватывал теплый-теплый медовый аромат таволги. А тишина какая вокруг, только изредка всплеск воды в реке или далекий звонкий смех. Однажды во время работы нас настигла грозовая туча. Недолго думая мы сняли с себя всю одежду и спрятали под стог сена, сами же бросились в реку; пошел крупный град, мы окунали под воду плечи и закрывали головы руками, громко визжа от радости.

Но вернулась я из Чурилок несколько раньше других. Каждой из нас разрешалось раз в две недели ездить в Москву на денек-два, и вот в очередной мой приезд дядя Эля затеял освободить меня от всех полевых работ. Дело в том, что я была сильно близорука, и окулист сказал мне, что с такими глазами мне не только на трудфронт нельзя, но и вообще нельзя нагибаться и носить тяжести больше двух килограммов. Собственно, я узнала об этом еще на лесозаготовках — там одна девочка разбила свои очки, ее отпустили в Конаково к врачу за новыми, и она вернулась тогда со справкой, что ей нельзя работать физически. У меня зрение было еще хуже, чем у той девушки, мне бы тогда воспользоваться своим правом, но мне было стыдно перед памятью Билльчика, который с больным сердцем записался в ополчение. Теперь мне вовсе не хотелось уезжать из полюбившихся Чурилок, но дядя напугал меня, что я могу ослепнуть, если буду дальше полоть просо. Пришлось ехать забирать свои вещи[63].

После лета к нам въехали новые соседи — Гнедины, семья внешторговских работников с двумя дочками. До войны они лет пять прожили в Италии и нахватались там гонору и итальянских словечек. Они были из комсомольцев-выдвиженцев, и образования у них хорошего не было, особенно у Нины Ивановны, работавшей в отделе кадров. К нам с мамой они отнеслись несколько свысока. Начались мелочные расчеты — за свет, за дрова, уборка квартиры по расписанию. Позже они потребовали, чтобы мы убрали все свои вещи из передней, а пока по утрам, когда мы с мамой сидели там и завтракали, вся их семья демонстративно отправлялась один за другим в уборную, обязательно задевая наши стулья, которые стояли в стороне, и громко перекрикиваясь друг с другом. О том, что они сами занимают бывшую ванную, куда мы никогда не заходили, они не хотели думать. До откровенного скандала дело не доходило, но жить нам с мамой стало неспокойно.

Снова Леля!

Однажды поздней осенью 1944 года к нам зашла Ира. Когда она уже собралась уходить, вдруг спохватилась: «Чуть не забыла, зачем я, Джимик, пришла: хотела ведь тебе рассказать про одну встречу. Ну и подруги у тебя, никогда бы не подумала!»

Она расхохоталась и долго не могла продолжать говорить, а я смотрела на нее в недоумении. «Ты знаешь такую Лялю Б.?» Я раскрыла рот от удивления. Лелю! Лялю! Боже мой, она все эти годы не переставала жить где-то у меня в глубине сознания. Вращается теперь, думала я, наверное, в высшем обществе; отец, должно быть, уже академик… Год назад, стоя в очереди в институтской столовой, я обратила внимание на промелькнувшее передо мной лицо: как похоже на Лелино! Я чуть было не окликнула ее, но удержалась — вряд ли это была она, да если чудом и была, должно быть, давно забыла меня, ведь восемь лет прошло, мы тогда были совсем детьми. Вскоре после этого в стенгазете подготовительных курсов мне бросилась в глаза подпись под стихотворением: «Е. Б.». «Е»? В детстве я никогда не задумывалась о том, каково ее полное имя, она была просто Леля. А теперь вдруг Ирин вопрос.

— Да, у меня была такая подружка, мы вместе учились с ней во втором и третьем классе, и я ее очень любила. Разве ты в те времена ни разу не встречала ее у меня?

— Никогда. Расскажи о ней.

— Они жили в Гагаринском переулке, в отдельной квартире, у нее еще были сестра и маленький братишка. Отец ее был известный профессор. У них была дача была в Софрине…

— Ну хватит, — остановила меня Ира. — Так вот, тебе привет от нее! — Она снова начала смеяться. — Тысяча и одна ночь! Теперь послушай, как я встретила эту твою Лялю Б.! Со мной в группе учится некая Рита, она не москвичка и снимает сейчас комнатку в Гагаринском. Я часто хожу к ней, и мы занимаемся вместе, и я долго не видела жильцов этой квартиры…