Окно Иуды

– Да, и думаю, мне это удалось, хотя сам не знаю, каким образом. Как бы то ни было, доктор Хьюм сказал нам, что собирается сегодня давать показания. Он обещал постараться создать впечатление, что Ансуэлл безумен. Кстати, с ним был специалист по душевным болезням – некий доктор Трегэннон…

Шляпа Г. М. медленно съехала на нос и свалилась на пол. Но он не обратил на это внимания, хотя очень ею гордился.

– Доктор Трегэннон? – переспросил он. – О боже! Может, мне лучше сразу поехать туда?

– Надеюсь, нам не придется спасать героиню? – осведомился я. – Что происходит? Вы думаете о том, какую цену потребует с Мэри Хьюм зловещий дядюшка за показания в пользу защиты? Такая мысль приходила в голову и мне, но это чепуха. Не станет же он вредить собственной племяннице.

– Пожалуй, нет, – задумчиво промолвил Г. М. – Но дядюшка Спенсер сражается за свою респектабельность и может ощетиниться, узнав, что племянница не в состоянии найти его турецкие шлепанцы…

– Это каким-то таинственным образом связано со штемпельной подушечкой, железнодорожной станцией, «окном Иуды» и костюмом для гольфа?

– Да, но это не важно. Полагаю, с девушкой все в порядке, а я хочу жрать.

Однако прошло некоторое время, прежде чем он смог осуществить свое желание. Когда машина подъехала к дому Г. М. на Брук-стрит, по ступенькам к входной двери поднималась женщина в шубе и съехавшей набок шляпе. При виде нас она сбежала с лестницы и стала рыться в сумочке. Под шляпой поблескивали полные слез голубые глаза Мэри Хьюм.

– Все хорошо, – запыхавшись, сказала она. – Мы спасли Джима!

– Этого не может быть! – рявкнул Г. М. – Вся загвоздка в том, что парню никак не могло повезти, если не…

– Но ему повезло! Дядя Спенсер сбежал, оставив мне письмо, где практически признается…

Мэри продолжала копаться в сумочке, уронив губную помаду и носовой платок. Когда она достала письмо, ветер вырвал его у нее из руки, и я едва успел его подхватить.

– Пойдемте в дом, – сказал Г. М.

Дом Г. М. представлял собой одно из тех богато декорированных сооружений, существующих только для того, чтобы устраивать приемы. Большую часть времени в нем находились только хозяин и прислуга – жена и две дочери Г. М. обычно пребывали на юге Франции. Как обычно, он забыл ключ, поэтому колотил в дверь и орал, пока на стук не вышел дворецкий. Войдя в холодную библиотеку на задней стороне дома, Г. М. выхватил письмо у девушки и разложил его на столе под лампой. Оно занимало несколько листов писчей бумаги, исписанных аккуратным, неторопливым почерком:

Понедельник, 14.00.

Дорогая Мэри! К тому времени, как ты получишь это письмо, я буду далеко, и думаю, отыскать меня будет непросто. Я не могу не испытывать горечи, ибо не сделал ничего такого, чего следовало бы стыдиться, – напротив, я пытался оказать тебе услугу. Но Трегэннон подозревает, что Мерривейл добрался до Куигли и завтра вызовет его свидетелем, а кое-что услышанное мною дома во второй половине дня привело меня к той же мысли. Я не хочу, чтобы ты думала слишком сурово о твоем старом дяде. Поверь мне, если бы это могло принести хоть какую-то пользу, я бы заговорил раньше. Теперь могу признаться, что это я раздобыл наркотик, добавленный в виски Ансуэлла. Это был брудин – производное от скополамина, с которым мы экспериментировали в больнице…

– Bay! – рявкнул Г. М., опуская кулак на стол. – Это решает дело.

Глаза Мэри не отрывались от его лица.

– Вы думаете, это оправдает Джима?

– Это половина того, что нам нужно. А теперь тихо, черт возьми!

…он действует почти моментально и вызывает обморок почти на полчаса. Ансуэлл пришел в себя немного раньше, чем планировалось, – возможно, из-за того, что его пришлось приподнять, чтобы влить ему в горло мятный экстракт, дабы избавиться от запаха виски.

– Помните, что говорил Ансуэлл? – осведомился Г. М. – Первое, что он заметил, придя в себя, был вкус мяты во рту. Со времен дела Бартлетта ведутся споры о том, можно ли влить жидкость в горло спящего человека так, чтобы он не захлебнулся.

Я все еще не мог понять, где голова, а где хвост.