Окно в доме напротив

Преподнеся очередную розу, Азаил отвез Эсмеральду на Покровку, где находилась студия, и остался ждать. В это же самое время туда прибыл и снедаемый страстями директор и подглядывал за происходящим на площадке. В ходе съемок выяснилось: белье, столь тщательно подобранное девушкой, не понадобится. Это немного расстроило Эсмеральду, но не сильно. Следующие часа полтора съемок, она позировала под жаркими взорами, повинуясь хриплым командам оператора, с трудом удерживающего камеру в трясущихся руках. Материала было отснято номеров на сорок, не меньше, все имевшиеся под рукой карты памяти, оказались заполонены одной лишь Эсмеральдой, ради ее изображений стерли имевшийся на жестком диске архив красавиц отечественной эстрады, подготовленный к верстке, ну да это теперь мало кого волновало.

Гонорар ей выплатили, едва Эсмеральда вышла из артистической уборной. Пока же она там находилась, оператор, техники, осветители, и все прочие, торопливо копировали себе на диски только что полученные изображения, нервически вздрагивая и оглядываясь при каждом шорохе. Выбравшийся из-за декораций немного пыльный господин директор взялся проводить до машины госпожу Зайчук. Где и был остановлен взглядом сидевшего за рулем Азаила. Мгновенное узнавание, и директор трясущимися руками вынул из внутреннего кармана пиджака подписанный кровью контракт и вчитался в видные только ему одному строки. Да, речь шла только об одной встрече, всего одной, обещавшей подписанту «сладостную негу и неземную страсть», конец цитаты, директор поднял голову, отирая ладонью холодный пот с лица, но машина уже скрылась за поворотом.

Вечером за ним заехал Азаил. Когда директор сел в «бентли», чувство у него было такое, будто машина мчит его куда-то за город, а в багажнике лежит здоровенный нож для заклания.

Этим ножом директор маялся всю дорогу. Пустая мысль скрылась только, как и все остальные мысли, едва перед ним почтительно открылась дверь люкса, и директор узрел покрытую снегом простыней Эсмеральду.

Дальнейшее – молчанье….

Когда же директор очнулся, наступило утро. Эсмеральда куда-то исчезла, а взамен подле кровати появился до тошноты вежливый Азаил, выпроводивший директора. В коридоре он произнес одно слово: «Пора».

Директор, не успевший придти в себя после ночных грез, заметался было, но его опередили: Азаил просто вложил руку в грудь директора и вынул, отделив от ладони нечто полупрозрачное весом в двадцать один грамм. Скатал в рулончик, положил в специальный тубус, который незамедлительно убрал во внутренний карман. После чего откланялся, по обыкновению растворившись в воздухе. А обездушенный директор, внезапно ощутив внутри себя непостижимую пустоту, долго щупал обеими руками грудь через расстегнутую рубашку, затем догадался достать контракт. Но поздно – перед ним был чистый лист бумаги формата А4, буквы испарились и только подпись кровью оставалась еще несколько минут, пока тоже не скрылась с глаз, оставив подписанта наедине с угрызениями и мытарствами.

Домой он приехал совершенно разбитый. Ничего объяснять жене не пришлось, один вид говорил, что все это время он, как предупредил вчера, взаправду проводил на затянувшемся до позднего утра совещании, а трясущиеся руки мужа, коими он накапывал себе новую порцию валерьянки, навели ее на мысль о постигшем переговорный процесс фиаско.

Дальнейшая судьба обездушенного директора, насколько мне известно, весьма печальна и показательна для всех нас. Потеряв жизненный стержень, он покатился по наклонной, все выше и выше: связался с депутатами Госдумы, через них выкупил по дешевке контроль над сетью залов игровых автоматов по всей стране и контракт на поставку черной икры в Европу на сорок лет вперед, разбогател еще страшнее, чем раньше, и вскорости отправился в Англию завершать карьеру в качестве владельца какой-то футбольной команды, «Манчестера» там или «Ливерпуля» – для его исстрадавшегося сердца это уже не имело значения.

Азаил же сдал душу в душехранилище, отписался по инстанциям о сдаче, получил в адовой бухгалтерии комиссионные и давно обещанные подъемные. И в тот же день вернулся на землю, сперва ко мне, расплатиться по долгам, затем к Эсмеральде с новой розой, на этот раз чайной и очередными уверениями в невиданном успехе. В самом деле, машина, запущенная Азаилом, покатилась, как по маслу: через декаду вышел в свет номер «Виктора» с фотосессией Эсмеральды, и допечатывался четырежды, каждый раз все большим тиражом.

А директор, пока еще не связавшийся с депутатами, все это время провел как на иголках. Вконец измаявшись, он попытался найти хоть какое-то успокоение в церкви святой Троицы, что рядом с его домом. Но, о ужас! – войти туда он никак не мог, сколь ни старался. Ровно стена встала на пути. Покрутившись вокруг церквушки еще недолгое время, он бежал прочь, к авто, и оттуда, немного поколесив по Москве, постояв в знакомых пробках и успокоившись, позвонил своему хорошему знакомому, епископу Тамбовскому, за советом и немедленно договорился о встрече.