Книга однако не отпускала. И в короткие перерывы, за чаем и пирожками, я усердно гуглила в Яндексе — искала подходящие картинки. Испытательную башню нашла, природы много красивой нашла, а вот похожего на героя блондина… Увы. Ничего приличного. Только неприличное. Вместо мужественных и брутальных парней — одни остроухие большеглазые педики, прости, господи. В бронированных корсетах и с цветочками в ушах. Аналогии с ориентацией и психическим здоровьем художников напрашивались сами собой, но мою задачу не облегчали. Сестру, что ли, попросить нарисовать?..
День пролетел незаметно, как и вечер. Сдавая номер в печать в среду, во вторник мы работали до упора. Мы — это выпускающая бригада в количестве трех человек: меня, редактора и Валика. Рекламщики, шурша баннерами и возмущаясь, разбежались по домам еще в пять, журналисты — в шесть, а мы просидели над версткой до десяти вечера. Тексты кончились, и я взялась за вычитку полос. Спать раньше трех ночи не лягу — работу домой забрать придется, но все же…
— Василиса, опять?.. — шеф бегал от своего компа к Валику и постоянно за нами бдил. — Тебе полосы для правки печатаются, а не для размышлений о вечном! Ты что там Валику пишешь?
— Признание в любви.
— Дай-ка посмотрю… «Заг кривой, добавь воздуха, ужми размер, подзаг болтается»… Ты что-нибудь понимаешь?
— Она меня очень любит, — Валик уныло рассматривал полосы с заметками. — Но я умру раньше…
— Ой, не жалуйся, — я отложила в сторону вычитанную полосу. — Дел — на пятнадцать минут, больше ноешь. Бывало и хуже. Я тебя еще жалею. Зря, наверно.
В одиннадцатом часу ночи, после пятого звонка гришиной жены, шеф устало махнул рукой и велел нам «на сегодня кончать». Мы, естественно, не возражали. И шустро сбежали из офиса раньше редактора.
И в лифте Валик таки спросил:
— Вась, вот признайся честно, ведь сломала же кресло?..
— Да вот еще! — обиделась я, надевая перед зеркалом шапку. — Мне делать больше нечего?
— Нечего, — согласился он.
— Думай, как хочешь, — я пожала плечами.
Мы проехали два этажа, и Валик снова заговорил:
— Вась, вот скажи, честно глядя мне в глаза, что это не ты!
— Это не я! — и честно посмотрела ему в глаза, завязывая шарф.
Он застегнул пуховик и покосился на меня с подозрением. Я снова пожала плечами:
— Невиновный не оправдывается.
— Ладно, извини… И за то, что Игорю лишнее сболтнул, тоже.
Мы вышли из лифта и кивнули на прощание охраннику.
— Уже простила и забыла, — ответила искренне.
— Подвезти до дома? — Валик открыл передо мной дверь.
— Не, спасибо, сама добегу, — я натянула на лицо шарф. — До завтра!
— Пока!
Мы разошлись в разные стороны, и я перевела дух. Не люблю врать, но… Не мы такие, как известно, жизнь такая. Темными переулками я поспешила домой, по дороге сочиняя план на сегодняшний вечер, банальный и простой. Прийти домой, накормить зверя, поставить чайник, что-нибудь съесть, вычитать прихваченные с работы полосы, умыться и лечь спать. Серая тоскливая реальность скромных писателей, да. Которая тем серее, чем реже появляются музы — помощники и проводники, рассказывающие о других мирах и чужих жизнях. Которая тем тоскливее, чем меньше у нас свободного времени и чем крепче сжимает в тисках жизненное «надо».
Вот и сейчас. Я торопливо шла домой по парковой аллее, и над моей головой плели кружева покрытые инеем ветки деревьев, весело плясали крупные снежинки. А у меня нет времени остановиться и полюбоваться ночной сказкой зимы. Надо домой, надо работать, надо успеть все сделать и умудриться выспаться к завтрашнему дню, надо, надо, надо… Я вздохнула и подняла глаза к белому от снежных туч небу. Когда ж…
— Ой-е-е-е!..
Крутая заледеневшая дорожка змеей выскользнула из-под ног, и я, шлепнувшись на пятую точку, с визгом скатилась в ближайший сугроб. Спасибо маме с папой за подаренную шубку… Я села и потерла ушибленный копчик. А вот и бумеранг… Или глупая невнимательность. Я поправила съехавшую на лоб шапку, встала, отряхнулась и побрела домой. Спешить расхотелось. Копчик вредно ныл. Четко выстроенный план на вечер забылся. Я дошла до ближайшей скамейки, отряхнула с нее снег и села, подложив под себя сумку. Ну и что, что на улице минус сорок… Какая мелочь.
Я вновь подняла глаза к небу. Крупные снежные хлопья отплясывали незамысловатый танец, сверкая в зеленоватом свете фонарей, ровной периной устилая парковые дорожки, укутывая вуалью спящие деревья. И высветляя темные рукава шубы. В детстве мы гадали по форме снежинок: если больше кружевных — значит, следующий день будет хорошим, а если много остроконечных — то и день не задастся. Как и любое гадание, оно иногда сбывалось, а иногда — нет, поэтому я не расстроилась большинству остроконечных. Впрочем, среда есть среда… Ноги начали замерзать, как и все сопутствующее, а вдали завыла метель. Встав, я перекинула через плечо сумку и побрела домой.