Окно в Полночь

На языке вертелось много чего нецензурного и обидного, но я мудро молчала. Весовая категория не та. Но память у меня хорошая. И фантазия богатая, а голова больная. Надо что-нибудь придумать… А впрочем… И думать нечего. Дома саламандры «в цвету», ажно восемь штук. А с их мерзкими характерами и силы не надо — задавят не огнем, так опытом. Наверно, местами я все-таки «Око».

— Так и будешь дуться и молчать?

— Я не дуюсь, — возразила с достоинством, — а планирую месть.

— Какую? — Валик загорелся. — Страшную? Я участвую?

— В главной роли и на переднем плане, — заверила искренне.

— А ты сама?

— Сценарий напишу и постою за кулисами. Подирижирую.

— Скучно, — осудил он.

— Зато безопасно! Хватит с меня ваших… проекций и ватаг клоунов!

Тихо-тихо, не реветь… Крыша, я здесь…

— Вась, — он снова стал серьезным, — я скормил саламандрам двух полноценных высших. Сам остался… с одной истощенной силовой. Но лишь потому, что боялся спалиться. Могу нарастить и больше. Если бы не сорвался и продолжал наращивать… Саламандры бы не справились, — прикинул и уточнил: — скорее всего, — посмотрел на темное небо и начал считать: — Пепельного хватило бы на пятерых, черная трех-четырех подпортила бы, красные… Красные — звери, но сил маловато было — на четырех, не больше. Синий пару примял. А желтые и зеленый в таком бою — для красоты. Числом бы задавил.

Меня пробрало, да. А сидит — простой, как три копейки. Только кто-нибудь когда-нибудь видел монету достоинством в три копейки? Я вот не видела. Вроде, они в обиходе были раньше — алтыном назывались. А теперь — редкость неимоверная. «Редкость» честно грела, обнимала и очень хотела быть прощенной за все прегрешения. Или, для начала, понятой. Зачем? А кто у него еще есть, кроме меня и мамы, кому пофиг на способности и природу сущности? Последнее меня смущает немного, но… карма.

— Пошли домой, — решила, вставая. — Проверим тебя для чистоты эксперимента.

— А если враждебное осталось?

— Перепишу, — я насупилась.

Валик, кажется, очканул. Опять подпадать под изменения он явно не хотел. Сущность косилась на меня подозрительно и определенно хотела тяпнуть. Но, раз получив по клюву, не решалась. Я бы, кстати, тоже… тяпнула. Чего-нибудь горячего. Супа хотя бы.

— «Ни сы», Вальк, — я вцепилась в его руку, чтобы не удрал. Наверно, больше него боюсь, что враждебное осталось… — Смысл нервничать? Проверим и… подумаем. Осталось — дождемся Владлена Матвеевича и будем изымать. Нет — сядем ужинать и поговорим о вечном.

— О литературе?

— О том, как жить дальше со всеми этими… переменами.

Дома было темно и тихо. Муза я не видела уже неделю — он где-то накидывался, снимая стресс и собираясь на инициацию. Саламандры готовились «распуститься» — вьющиеся лепестки бутонов, напоминающих пушистые клубки, почти распутались, и редкие разноцветные плети робко расползались по столу. А живности… нет.

Я быстро разулась, сняла шубу и побежала проверять своих «постояльцев» — смущать Валика наблюдением и изучением не решилась. Хотя хотелось. Но он, бедный, давно сам не свой, а если еще и я буду на него как на лабораторную мышь смотреть… Свечи горели, бутоны мерцали, щупальца лепестков изучали пол. Я осторожно дотронулась до белого цветка, и светлые искры дружелюбно пощекотали ладонь. А прежде он цвел желтым… И, конечно, не одна неделя пройдет, прежде чем…

— Вальк, не стой на пороге! Закрой дверь, заходи и раздевайся!

— Совсем?

Звучит заманчиво… И саламандры пока не оккупировали жилплощадь…

— А враждебное есть? — я выглянула в коридор.

Он… побелел, от сущности до цвета глаз. Но держался бодро.

— Пока вроде нет, — и потопал в ванную.

Интересно, а он цвета различает и чувствует, что… меняется?

— Кофе, чай или?..

— Тебя, — отозвался весело, — в красном платье и на подоконнике.

Мужики… Запомнил же.

— Цветы для начала подари! — фыркнула, включая чайник.

— Насчет «цветов» — не уверен, сил маловато, — Валик нарисовался на кухне. — Но на один должно хватить.

Я не сразу поняла, о чем речь. А он прислонился спиной к стеллажу и начал… творить. Между его ладоней замелькали белые разряды крошечных молний, переплетаясь и срастаясь. Сначала — в бесформенный клубок, потом — в глубокую чашу. В которую с краев стекали искры, образуя выпуклую сердцевину и «вырезая» треугольные лепестки. Кривые, косые, неровные… зато с душой. А потом дошла очередь и до длинного стебля.

За напряженной работой Валик побелел еще больше, и я несколько раз хотела сказать «хватит!», но не решалась. Да, хочешь помочь мужчине — не мешай, раз уж взялся. Наблюдала молча и понимала. Не хочу отпускать. Опять же утром проснусь и решу, что все придумала, и опять будет плохо. Но не привязывать же… И не знаю, как, и нельзя мне, и… Пол дрогнул, и реальность на мгновение пошла рябью. Открывая спрятанные в стенах стеллажи с бумагами, исписанный пол, надписи на мебели — такие же, как в подвале и под кроватью, — «шпоры» по бабушкиным историям и ключи к ним. И по комнатам, от стены к стене, протянулись красные нити.