Окно в Полночь

Так, спокойно, я сдаю номер. Все лесом, включая птеродактилей. Работу закончу — и хоть трава не расти… За вычиткой сгрызла булочки и допила остывший кофе. Муза, сидевшего на мониторе, я успешно игнорировала, хотя руки чесались. Но я всплеск вдохновения использовала примитивно — сосредоточилась на вычитке. И удачно перенаправила поток творческой энергии с одного текста на другой, с создания на «причесывание». Благо, повод забить на крылатого паршивца был серьезный.

При одном взгляде на Муза вспоминалось сумасшедшее утро, а мысли о собственном безумии отрезвляли лучше ледяного душа. Я всегда боялась спятить. Наверно, поэтому так писала мало, закрываясь от творчества, «засушивая» перспективные идеи на стадии обдумывания, запирая их в блокнотах. Свои прежние книги я дописывала без Муза, и его присутствие решало немногое. Он подталкивал, мотивировал, дразнил, он был необходим на первоначальном этапе придумывания — без него образы приходили нечеткими и непонятными. А вот работать над книгой я могла и без него. Но выбрала не писательство, а офисные посиделки. Потому что боялась спятить, заблудившись в выдумках, подменив реальность фантазией. Всегда боялась.

Тексты кончились неожиданно и быстро. Закрыв последний файл, я оглядела кабинет. Санька с Игорем уже успели уехать на съемку, а за спиной Валика мельтешил Гриша и, тыча пальцем в экран монитора, командовал, куда какой текст заливать и откуда брать нужные фотки. Я сползла по спинке кресла, прячась за свой монитор, и уткнулась носом в шаль. Муз дрябнул коньяка и подмигнул. Я внутренне застонала. Как не вовремя…

Впрочем, он вместе с вдохновением всегда приходил не вовремя. И его появление напоминало погружение в сон. Моргнул — и провалился в темноту, сделал шаг — и вокруг взметнулись образы. Открыл глаза — и увиденное, прежде сокрытое, слилось с реальностью. И в часах с кукушкой живет не сломанная механическая птица, а юркий домовенок. А в водопроводных трубах обитают мелкие водяные феи. И, помнится, в детстве я нарочно смывала в раковину остатки пищи, чтобы их подкормить. А в ванной… Я невесело улыбнулась. А в ванной на потолке спит красный птеродактиль. И почему-то в существование незримого, тех же водяных фей, верилось легче…

— Вась?

— У меня обед! — огрызнулась я. — Гриш, отвали на пять минут, а?

— Ладно, только на принтер не забудь сходить.

Я вновь замкнулась в себе. Вдохновение помогало видеть неожиданное и волшебное в обычных вещах. И оно всегда приходило внезапно и ненадолго. Но успевало напрочь снести крышу. Разве можно нормально работать, когда кажется, что из сумки журналистки выглядывает мордочка леприкона (и — нет! — дело не в зеленом цвете кожаных рюшечек, напоминающих поля шляпы)?.. И ни контролировать поток образов, ни заторомозить его никогда не получалось. И я старалась переждать. Пересидеть, забившись в угол. Дождаться, когда образы осядут в блокноте зарисовками. А потом выкапывалась из горы черновиков и с трудом возвращалась в реальность. И еще недели две «радовалась» остаточным явлениям в виде ярких кошмаров и неожиданных ассоциаций.

Пересидеть… Я задумчиво нахмурилась. До Нового года — чуть больше недели… Не доживу. Однозначно. Сейчас вдохновение сильнее, чем прежде. А прежде приступы образного мышления вызывали полнейший отказ чувства самосохранения. И я ходила по инерции, не замечая ни скользких ступенек, ни сосулек над головой, ни «красного человечка» на светофоре, ни возмущенных сигналов водителей. Ага, бог хранит детей, пьяниц и ненормальных, ибо до сих пор мне везло. Но рисковать не хотелось. И совмещать работу и творчество, когда одно мешает другому, — тоже.

— Пять минут прошло!

Тьфу на вас…

— Василиса, на принтер за полосами бегом!..

Тьфу на вас еще раз…

— Вась, сиди, я принесу, — Валик встал и бодро вышел из кабинета.

Я потерла затекшую поясницу и вооружилась красной ручкой. Предпоследний шаг — труднее последнего… Дочитать полосы, сверить — и домой. Упс, я ж забыла отдать Валику вычитанные полосы… Впрочем, ему все равно некогда было правку вносить. Я достала из сумки сложенные листы и мельком их проглядела. И я читала, и не я… Корректорские знаки — по фэн-шую, ошибки — по делу, а вот почерк… Почерк не мой. Я пишу как курица лапой, мои кракозябры только Валик и ухитряется разбирать. И на половине полос пометки кривые и косые, а на остальных — четкие, понятные. Мистика.

Вручив подошедшему приятелю правленые полосы, я разложила на столе новые и решительно сосредоточилась на работе.

— Вась, а это кто писал? — друг задумчиво рассматривал правленые полосы, очевидно находя десять отличий.

— Я, кто ж еще.

— Непохоже…

— Подумаешь…

Валик не угомонился. Вернулся на свое рабочее место и сердито написал в аську: «Что случилось? И не заливай про ПМС, тебе еще десять дней до них».

Вот зараза. И не живем вместе, и не спим, а все про меня знает.

Я настрочила в ответ умоляющее: «Давай потом, а? Номер сдадим и поговорим! Только гришиных истерик мне не хватает для полного счастья!»