Окно в Полночь

Я вздрогнула, съежившись. Из-под кровати раздался мерзкий царапающий скрежет, и подо мной задрожал матрас. Я перекатилась на бок, не удержалась и свалилась на пол. И проснулась, стукнувшись затылком об пол. Черт знает, что… Выпуталась из одеяла и потерла ушибленное. И удивленно прислушалась к бою часов. Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь… Семь утра? Я проспала всю ночь — и никаких «героев»? Я снова посмотрела на кровать и содрогнулась, вспомнив скрежет. Будто там… царапали. Писали?.. «Квартира дусина многое бы объяснила, все ответы — там», — сказал Игнат Матвеевич.

Включив свет, я вооружилась зажигалкой и храбро полезла под кровать. Ведь хотела после подвальных находок проверить мебель в квартире… Под кроватью — темно и пыльно. И откуда она только берется, и чуть больше недели после уборки прошло… Фонарик на зажигалке был слабенький, но слова я разобрала — кривые угловатые буквы, нацарапанные ножом на досках. Ить, на чем я сплю… Неудивительно, что кошмары одолевают.

— Васют? — проснулся Сайел. — Ты где?

— Здесь, — отозвалась из-под кровати, помедлив. Хотя… — Сай, можешь посветить?

В полумраке рассыпались белые искры, и саламандр просочился ко мне. Лег рядом на спину, и тьма сменилась ровным теплым светом.

— Это еще что такое? — удивленно уставился на надпись и, запинаясь, прочитал: — «Я не был мертв, и жив я не был тоже…»

— Это, друг мой, Данте, — я перекинула через плечо косу и тоже улеглась, положив руки за голову. — Цитата из «Божественной комедии».

— И что?

— «Я не был мертв, и жив я не был тоже…», — повторила я задумчиво. Сколько же бабушка мучилась, пока писала… — Что-что… Межмирье это. Очевидное и невероятное. Где еще можно быть и не живым, и не мертвым, не умирать, но и не жить?

«Никто не увидит и не узнает…». Надо обследовать мебель. Сон явно в руку. Я выползла из-под кровати и ринулась изучать стулья, шкафы и столы.

— Надеюсь, ты паркет с обоями отдирать не собираешься?

Вопрос застал врасплох. Писатель всегда в поиске. И он всегда будет писать. И писать, где угодно и на чем угодно. Идеи часто застают врасплох, и писать приходится там, где настигнет. А уж если хочется спрятать записи так, чтобы никто не догадался…

— А это мысль…

Не зря Игнат Матвеевич рвался именно в квартиру. Когда я сюда въезжала, стены закрывали газетные полосы, а мне было лень их отдирать. И мы с папой и Алькой наклеили новые обои поверх «газетных». Интересно, а есть ли что-то под ними?

— Записи на обоях? Никогда бы не подумал…

— Я тоже.

— Хотя сама пишешь на салфетках и туалетной бумаге?

— У всех творческих людей — свои причуды, — я тщательно обследовала круглый кухонный стол. Сверху — ничего, а вот снизу…

— Сай, ты мне нужен как мужчина. Будь добр, переверни стол.

— Я могу полезным и как саламандр! Может, посветить, и хватит?

— Нет, переворачивай! Тут в щелях что-то есть.

Кажется, тут топором щели прорубали… А ведь я несколько раз стол мыла и ничего не замечала! Ага, спасибо астралу… Я принесла пинцет и выудила из деревянных прорех клочки бумаги. М-да, бабуля… Что же с тобой сделали, если у тебя так снесло крышу?.. Неожиданный утренний квест, прямо скажем. Я сложила клочки бумаги один к одному, по линиям разрыва. Получилась страница. Первая страница эпилога, ибо последняя глава, украденная у Иннокентия Матвеевича, рассказывала о последнем же испытании. А вот после…

— Что написано?

Я склеила скотчем клочки бумаги, села на стул и вчиталась в косые строчки. Так, успел и пришел первым… Тень хранителя… Выбора нет, и он в принципе невозможен… Место рядом занято с рождения…

— Вась!.. Мне же интересно! — ныл саламандр. — Рассказывай!

— Он знал, — пояснила я тихо. — Иннокентий Матвеевич ошибся. «Герой» знал, что писцу тени не видать как своих ушей… Или дед ошибся, или… бабушка не сразу разобралась. И не о том предупредила, и рукописи спрятала, чтобы я не дописала, как она… Или… — я покачала головой: — или при последней встрече с братом она уже была… не в себе. И бредила. А он передал, что запомнил. А «герой» всегда знал — тени ему не видать. Ничьей.

Но мы с Алькой увидели его с тенью — во снах, в самом начале этой безумной истории. Вопрос. Очередной и риторический. Откуда он ее взял? Вероятно, костлявые руки и тень на лице… это знак тусующейся рядом сущности, этого… Муза, в смысле — мыши. И я готова спорить на хату, что бабушка и «герой» встречались. В межмирье. И бабушка благополучно вернулась обратно. Почти благополучно. Зачем только встречались?..

— И-и-и?..

— Подробности хочешь — на, сам читай! Почерк ужасный!

Сайел взял склеенный скотчем лист, присмотрелся, выдержал театральную паузу и веско сказал:

— Я не знаю этого языка.

— В смысле? Читать не умеешь? Тут же русским по серому написано…

— Не русским.

— Чего? — я выхватила лист. Нет, ну я же понимаю отдельные слова!

— Это не твой язык, Васют. Это язык другого мира.

М-мать.

— Уверен?

— Абсолютно.

— Но я же… понимаю… — я растерянно смотрела на саламандра.

— А ты помнишь, что твой «герой» постоянно писал на стенах?