Окно в спальню. Берегись округлостей! Испытай всякое

— Во-первых, потому что мы не можем ей доверять, — ответил я. — А во-вторых, она подаст нам сигнал, если кто-нибудь появится.

— Я испортила платье, пару нейлоновых чулок и сломала два ногтя, — пожаловалась Берта.

— Это пустяки, — отозвался я. — Ты можешь испортить свою профессиональную карьеру.

— Зачем, черт возьми, мы это делаем?

— Обслуживаем нашего клиента.

— Никогда не занималась такими вещами, пока не связалась с тобой, — проворчала Берта. — Только с начала нашего партнерства я стала попадать в подобные переделки.

— До нашего партнерства ты ни черта не зарабатывала, — ответил я. — Заткнись и работай как следует. Не просто царапай ногтями по поверхности, а зарывай пальцы глубоко в почву. Эта штука пролежала здесь годы и наверняка покрылась слоем земли.

— Почему же ее не нашли?

— Потому что не искали. Садовник поливает изгородь и иногда подстригает ее. Она настолько плотная, что не дает расти сорнякам, поэтому садовнику незачем глубоко копать. Он срезает дерн вокруг изгороди и швыряет грязь в кусты, возможно давным-давно забросав ею револьвер.

Берта изрыгнула серию ругательств.

— В чем дело?

— Порвала платье и поцарапала лицо. Дональд, какого черта мы не могли воспользоваться фонариком?

— Мы не можем допустить, чтобы кто-нибудь узнал, что происходит. Полиция, возможно, держит ранчо под наблюдением, а Хейл живет рядом.

Берта со стонами поползла дальше, ругая меня на чем свет стоит. Внезапно мои пальцы на что-то наткнулись.

— Погоди, Берта! Это либо камень, либо… О’кей, это револьвер!

— Слава Богу! — вздохнула Берта, с трудом поднимаясь. — Не знаю, как я проберусь в свою квартиру. Если швейцар увидит меня, то подумает, что я воровала кур.

— Скажи ему, что он тебя недооценивает, — посоветовал я, — и что ты совершила куда более серьезное преступление, нежели кража кур.

— Ну, — сказала Берта, — давай сообщим Элизабет Эндикотт. Полагаю, нам следует позвонить Барни Куинну.

— Нет, — возразил я.

— Что «нет?

— Мы скажем Элизабет, что обыскали всю изгородь и ничего не нашли, — отозвался я. — И Барни скажем то же самое.

— Иногда, — с чувством произнесла Берта, — мне искренне хочется, чтобы я больше никогда тебя не видела.

Глава 18

В истории, рассказанной Джоном Диттмаром Энселом Барни Куинну, лишь одна вещь не соответствовала действительности.

Револьвер очень сильно заржавел. Я даже не мог открыть барабан без длительной работы по удалению ржавчины. Но прочистив дуло от грязи, я сумел увидеть с помощью фонарика, что патрон на одной линии с дулом пуст. В других патронах пули были на месте. Следовательно, из револьвера был сделан один выстрел. Дело становилось все более запутанным.

Суд начался по расписанию. Барни Куинн посадил нас там, где мог бы с нами консультироваться в случае надобности, но он впал в уныние и выглядел, как человек, которого вот-вот поволокут на казнь. Куинн старательно воздерживался от вопросов насчет револьвера.

Во время полуденного перерыва я отвел его подальше от репортеров и рубанул с плеча.

— В таких делах нужен мужчина, а не мальчишка. Ты адвокат, и твоего подзащитного обвиняют в убийстве. Наказание за такое преступление — смертная казнь. Присяжные наблюдают за окружным прокурором и за тобой. Ты выглядишь, как человек, защищающий виновного клиента. Это несправедливо по отношению к вам обоим. Борись, но не так, как будто тебя прижали к стенке, а с уверенной улыбкой адвоката, представляющего невиновного клиента.

— Актер из меня скверный, — проворчал Куинн.

— Тогда начинай практиковаться, — посоветовал я ему.

После перерыва он выглядел немного лучше.

Используя добытую нами информацию, Куинн знал все, что нужно было знать о присяжных. Опасность заключалась в том, что из списка могут не набрать нужного количества членов жюри. Тогда судья издаст распоряжение о дополнительном списке, и Барни придется иметь дело с людьми, о которых он ничего не знает.

Окружной прокурор Мортимер Эрвин был высоким, красивым, исполненным достоинства мужчиной с вьющимися темными волосами, широкими плечами и уверенным видом.

Эрвин не был женат, хотя являлся едва ли не самой выгодной партией среди местных холостяков, и любил включать в состав жюри молодых впечатлительных женщин и пожилых седовласых матрон, предпочитая не иметь дело с мужчинами, чьи руки были покрыты мозолями от работы на ранчо.

Впечатлительные молодые женщины смотрели на него, как на кинозвезду. Они выслушивали его доводы, голосовали за вердикт о виновности подсудимого и выходили из зала суда, шепча друг другу: «Ну разве он не чудесен?»

Пожилые матроны говорили, что Эрвин напоминает им Джимми, которого, увы, нет в живых. Джимми всегда хотел быть юристом.

Некоторые из мужчин с мозолистыми руками смотрели на тщательно причесанные волосы Эрвина, заглядывали в его выразительные глаза — и выносили вердикт в пользу обвиняемого.

Барни Куинн составил список присяжных, постаравшись, чтобы в нем было как можно меньше молодых женщин. В списке Эрвина присутствовала прямо противоположная тенденция.

Видя, как идут дела, я отозвал Барни в сторону.

— Подыграй ему, Барни.

— Что ты имеешь в виду?