Око флота

Дринкуотер хохотнул. Он рассказал, из чего состоит его меню. Увидев, как изумился пастор, Натаниэль отметил про себя, что большинство жителей Британии даже не догадываются, в каких условиях приходится жить их морякам. Старик разволновался и стал расспрашивать мичмана о питании, о ежедневных обязанностях и условиях на корабле. Ответы Дринкуотера вызывали у него возгласы «Бог мой» и «ну и ну», сопровождаемые вздохами и кивками убеленной сединами головы. Что до Дринкуотера, тот вел рассказ с увлеченностью прозелита, как губка впитывающего все нюансы своей новой веры. Его изображение жизни на фрегате, пусть немного приукрашенное и слегка эгоцентричное, было, по мнению способного отличить ложь от правды священника, не далеко от истины.

Пока мужчины вели разговор, Элизабет подливала им чаю и изучала гостя. Не смотря на несвежий воротничок и обшлаги, она нашла его довольно презентабельным. Копна черных волос была небрежно собрана в косицу и контрастировала с бледностью покрытого легким загаром лица, загар этот подчеркивал собравшиеся вокруг глаз преждевременные морщинки. Сами глаза были серо-голубого цвета, как небо на Лизардом при юго-западном ветре, а синие круги под ними свидетельствовали об усталости и беспокойстве. По мере разговора лицо мичмана озарялось вспышками заразительного энтузиазма и растущей уверенности в себе; может, это и оставалось незамеченным им самим, но не Элизабет, поскольку та была не простой дочкой сельского священника. Она прошла суровую школу бедности, когда ее отец лишился два года назад средств к существованию. Старик неосмотрительно посмел осудить распутство наследника имения, и тот отомстил ему сполна когда вступил в права наследства. Последовавшая вскоре смерть жены оставила Бауэра беспомощным и одиноким на склоне лет.

В таких обстоятельствах девушке пришлось быстро повзрослеть, взвалив на свои плечи ведение домашнего хозяйства. Хотя Элизабет и находилась в тени отцовской профессии, тяготы жизни не обошли ее стороной. В свои лучшие годы Бауэр был деятельным человеком, искренне приверженным своей пастве. Даже в замкнутом мирке сельского прихода жизнь закалила характер Элизабет. Большую часть юности она провела в заботах о больной матери, а в последние недели ее жизни лицом к лицу столкнулась неизбежными спутниками болезни — угасанием и смертью.

Созерцая жалкие остатки фруктового пирога, которого им с отцом хватило бы на неделю, она поймала себя на мысли, что улыбается. Чаепитие и ей доставило удовольствие. Дринкуотер принес с собой некую свежесть юности, которой в ее жизни не было до сего дня. Он разительно отличался от хвастливых краснорожих помещиков и погрязших в праздности и лени гарнизонных офицеров — почти единственных представителей ее круга, с которыми ей приходилось встречаться. Она ощутила симпатию к молодому человеку, сидящему напротив, было что-то в выражении его лица, в этих преждевременных морщинах и хранивших тень нервного напряжения глазах, что пробуждало в ней сочувствие.

Наконец, разговор стих. Собеседники к этому моменту стали уже настоящими друзьями. Дринкуотер извинился, что говорил слишком много, не давая вставить и словечка хозяйке.

— Не стоит извиняться, мистер Дринкуотер, — улыбнулась она. — Моему отцу не часто выпадает возможность пообщаться с таким интересным человеком. Я очень рада, что вы пришли, пусть даже по столь печальному поводу.

Дринкуотер ощутил легкий укол совести, вспомнив, что поводом стали похороны.

— Спасибо, мисс Бауэр.

— Но скажите, мистер Дринкуотер, неужели во время всех этих испытаний вы не ощущали страха?

— Почему же, очень даже… — без колебаний признался Натаниэль. — Я уже говорил вашему отцу. Но мне кажется, что страх служит хорошим стимулом к мужеству… — он замялся. Ему очень хотелось правильно подобрать слова, чтобы девушка не поняла его превратно. — Не примите за хвастовство, но чем больше был страх последствий бездействия, тем больше я… ощущал решимости сделать все возможное, чтобы переломить ситуацию. И в этом мне огромную помощь оказывали остальные члены призовой команды.

Она улыбнулась без тени кокетства. Натаниэль грелся в лучах этой улыбки, она словно освещала всю комнату.

Когда с пирогом было покончено, чай допит, а темы для разговора исчерпаны, Дринкуотер поднялся. Солнце уже клонилось к закату, и в комнате начинало темнеть. Он поклонился пастору. Старик с чувством пожал ему руку.

— Прощайте, мой мальчик. Прошу вас, заходите в любое время, как только окажетесь в Фалмуте, хотя я не знаю, сколько мы еще здесь пробудем. — На его лицо набежала тень, но тут же рассеялась, когда он сжал ладонь юноши. — Да хранит вас Господь, Натаниэль…

Дринкуотер неуклюже повернулся и поклонился Элизабет.

— Ваш слуга, мисс Бауэр…

Та не ответила, но посмотрела на отца:

— Я провожу мистера Дринкуотера до калитки, батюшка, а вы присядьте и отдохните после долгого разговора.

Старик кивнул и устало опустился на стул.