И тут же все увидели неторопливо возвращающегося Юрко. В одной руке тот крепко зажал цепь с крестом, а другой с силой раздирал густые белесые щупальца, которые тщетно пытались ухватить его за ноги, за руки, обвить шею, уцепиться за могучий торс. С каждой неудачной попыткой клубок белого тумана все более редел, таял и съеживался, становясь тоньше и прозрачнее.
— Ему ж помочь надо! — встрепенулся Минька. — Сейчас я в палатку за мечом…
И он уже рванулся бежать за оружием, но крепкая рука Вячеслава вовремя ухватила его за шиворот рубахи, удерживая на месте, а Константин благодушно сказал:
— Такому помогать не надо. Он сам со всем справится. — И, толкнув в бок Вячеслава, заметил: — Ошибся ты, воевода, насчет того, что десятником ему не быть.
Юрко тем временем уже взобрался на самую кручу. Туман окончательно растаял.
— После такого подвига?! — возмутился Вячеслав, хоть и с опозданием, но реагируя на слова Константина. — Ничего я не ошибся. Это ж готовый тысяцкий идет, не меньше.
А Золото тем временем уже дошел до их честной компании и, протягивая крест священнику, пробасил:
— Вот он, отче. Ты не серчай, что задержамшись. Я его токмо в самом низу и отыскал.
— Так ты весь туман аж два раза насквозь протопал? — восхищенно ахнул Константин.
— Ну да, — засмущался Юрко и добавил: — Туман-то что, пустое. Токмо в тех местах, где он клубил, как на грех, какие-то корневища все время под ногами путались. Ну, ей-богу, как живые, — поклялся он, решив, что ему не верят. — Так и норовили в рожу вцепиться.
— Ну а ты? — сдерживаясь из последних сил, чтобы не засмеяться, поинтересовался Константин.
— Дык, княже, — простодушно пробасил бывший охотник, — нешто дереву с человеком совладать? Особливо ежели он не просто смерд али охотник обычный, а в твоей дружине служит. Я их смахнул с себя и всего делов. Так они, пирожки без никто.
Первым, не выдержав, захохотал Славка, причем так громко и заразительно, что был тут же поддержан остальными. То была разрядка, столь необходимая после всего пережитого. Самая простая и самая естественная. Самая славная и самая мудрая. Ибо ничто так не продляет человеческую жизнь, как смех. Правда, это всего лишь теория, но ведь на чем-то она базируется.
— Пирожки… — стонал от приступа хохота Славка.
— Без никто… — тоненько голосил держащийся за живот Минька.
Последним, внимательно посмотрев на весельчаков и убедившись, что все они смеются именно над его присказкой, а не над неловкостью — от каких-то корней отбивался, — захохотал Золото.
Смеялся он так же, как и говорил, — гулко и басовито. Правда, ни про какие теории он и слыхом не слыхивал, а веселился потому, что русскому человеку вообще в этой жизни очень мало нужно для счастья: пребывать в добром здравии, да еще чтоб над головой солнышко яркое светило, а на земле мир царил. Ну и рядом чтоб товарищи верные были, как же без них?
Остальное же — дело наживное, как-нибудь образуется…
Для ясности, или Княжеский глоссарий
К началу XIII века Киевская Русь уже не была единым государством, но разделилась на несколько десятков удельных княжеств. Мы не будем рассказывать подробно о всех князьях, дабы не отвлекать читателя излишними подробностями, остановимся лишь на тех, кто стоял во главе основных княжеств, и на тех, кто упомянут в книге. Делаем мы это и для того, чтобы читатель мог проследить родственные связи, но, опять же чтобы избежать излишних подробностей, не станем перечислять всех жен упомянутых князей.
Дабы читатель имел общее представление о пращурах князей, о которых пойдет речь ниже, вкратце коснемся истории.
Первый раздел произошел еще при Владимире Равноапостольном, который выделил в особый удел Изяславу, старшему сыну своей жены Рогнеды (Гориславы), Полоцк. С тех пор Полоцкое княжество зажило обособленной жизнью, управляемое потомками Изяслава.
Все остальные земли принадлежат потомкам другого сына Владимира —
По лествичному праву старший престол переходил от брата к брату, поэтому в Киеве правили последовательно все три брата. Поскольку старшие племянники не хотели уступать отцовские престолы младшим дядьям, начались междоусобицы и продолжались до тех пор, пока в 1097 г. князья не собрались в Любече и не пришли к согласию, решив: «Всяк да сидит в отчине своей» (подразумевался город, где правили отцы и деды).
Правда, помогло это ненадолго, поскольку почти сразу междоусобицы продолжились, однако к тому времени определились основные владения потомков сыновей Ярослава Мудрого.