Око небесное

Брэйди злобно взглянул на него снизу вверх. Покрасневшие глаза злобно светились на его заросшем шерстью лице, космы грязных волос свисали на уши и шею.

– Язычник, – пробормотал он и отвернулся.

– Добродетель есть сама себе награда, – напомнил ему Хэмилтон. – Пути Господа неисповедимы. Нет ничего успешнее успеха.

Вернувшись к своей машине, он уселся и вставил ключ в замок зажигания. Облака пыли опускались на ветровое стекло; он включил стартер. Однако ничего не происходило: мотор отказывался заводиться. Какое-то время он бесцельно тратил заряд аккумулятора, соображая, что же могло сломаться. Затем, к своему ужасу, заметил, как изменилась, выцвела обшивка кресел. Яркие и красочные ткани стали мутными, неясных цветов. К сожалению, машина попала в зону действия проклятия.

Хэмилтон открыл бардачок и извлек свой зачитанный справочник по ремонту машин. Но толстенькая брошюра больше не содержала схем конструкции автомобиля – вместо этого она стала сборником обычных повседневных молитв.

В этом мире молитва замещала знание механики. Развернув книгу перед собой, он включил первую скорость, нажал на газ и отпустил сцепление.

– Нет бога, кроме Единого Бога, – начал он, – и Второй Баб есть…

Мотор завелся, и машина с шумом двинулась вперед. Кряхтя, скрипя и стреляя, она выползла с парковки на улицу. Там, позади Хэмилтона, проклятые инженеры остались бродить по своему отравленному квадрату земли. Они уже начали спорить между собой относительно правильной тактики апелляции, цитируя даты и авторитетов. Они вернут себе свой статус, понял Хэмилтон. Они справятся.

Чтобы вернуться по шоссе в Белмонт, потребовались четыре разные повседневные молитвы. В одном месте, проезжая автосервис, он подумал было остановиться на ремонт. Но вывеска заставила его нажать на газ:

НИКОЛТОН И СЫНОВЬЯ

АВТОЛЕЧЕНИЕ

А под вывеской была небольшая витрина с духовной литературой, увенчанная слоганом: «Каждый день и с каждой молитвой моя машина все молодеет».

После пятой молитвы двигатель наконец заработал как положено. Да и обшивка кресел приобрела свой первоначальный блеск. К нему вернулась определенная уверенность – он сумел выбраться из довольно поганой ситуации. В каждом мире есть свои законы. Все, в общем, сводилось к тому, чтобы изучить их.

Сейчас вечер уже спустился повсюду. Машины мчались по Эль Камино, их огни слепили глаза. Сзади в темноте подмигивали огни Сан-Матео. Над головой зловещие тучи покрывали ночное небо. Максимально осторожно ведя машину, Хэмилтон перестроился из потоков пригородного траффика на выезд с магистрали.

Слева от него лежала территория «Калифорния Мэйнтенанс». Но ехать на ракетный завод смысла не было; его не ждали там даже в его родном мире, и один Бог знал, как дела обстояли тут. Интуиция подсказывала, что могло быть только хуже. Намного хуже. Человек типа полковника Эдвардса в этом мире мог натворить невообразимо много.

Справа же светился маленький знакомый оазис. Эх, сколько вечеров он провел, отдыхая в «Тихой гавани»… Находящийся прямо напротив ракетного завода бар был излюбленным местом, где сотрудники пили пиво жаркими летними днями.

Запарковав машину, Хэмилтон вышел из нее и отправился вниз по темному тротуару. Начало потихоньку накрапывать, когда он с облегчением подошел к привычно переливающейся неоном рекламе местного пива. «Golden Glow», «Золотистый отсвет».

Бар был полон народа и дружелюбного шума. Хэмилтон мгновение постоял в дверях, наслаждаясь присутствием обычного грешного люда. Ну хотя бы это не изменилось. Те же самые дальнобойщики в черных кожанках торчали над своим пивом в дальнем углу стойки бара. Та же самая голосистая молодая блондинка оседлала свой стул – неизбежная фея из бара, пьющая подкрашенную виски воду. Музыкальный автомат в ярких наклейках бешено орал из своего угла близ плиты. Пара лысеющих работяг в стороне ожесточенно сражалась в шаффл-борд.

Протискиваясь среди посетителей, Хэмилтон добрался до ряда табуретов. Прямо по центру, близ огромного зеркала, размахивая пивной кружкой и перекрикиваясь со случайными дружками, возвышалась знакомая фигура.

В усталом и измученном мозгу Хэмилтона расцвела извращенная радость.

– Я-то думал, ты помер, – сообщил он, хлопая Макфайфа по плечу. – Здорово, жалкий ублюдок!

Макфайф от неожиданности крутнулся на табурете, расплескивая пиво.

– Да будь я проклят. Привет, коммуняка! – На радостях он махнул бармену: – Налей моему приятелю пивка, черт бы драл!

Хэмилтон сказал озабоченно:

– Давай-ка чуть потише. Ты не слыхал, что ли?

– О чем еще?

– О том, что произошло. – Хэмилтон занял свободный табурет. – Ты разве не заметил? Не видишь никакой разницы между тем, что было, и тем, что стало?