Око Озириса

— Да. И я не могу придумать никакой веской причины. Разве только, что она недостаточно любит меня. Это, действительно, основательная причина, но ведь это только временное, вовсе не такое непреодолимое препятствие, как она утверждает.

— Я не вижу, — сказал Торндайк, — почему мы должны путаться в каких-то непонятных, неестественных мотивах, когда вполне разумное объяснение бросается в глаза.

— Какое же? — воскликнул я. — Я не вижу.

— Очень естественно, что вы упускаете из виду некоторые обстоятельства, касающиеся мисс Беллингэм. Но я не думаю, что она не учитывала их значения. Сообразите, каково ее действительное положение? Я подразумеваю относительно исчезновения ее дяди.

— Я не понимаю вас.

— Ну, ни к чему закрывать глаза на факты, — сказал Торндайк. — Положение таково: если Джон Беллингэм попал в дом своего брата в Удфорде, то почти наверно он попал туда после своего посещения Хёрста. Заметьте, я говорю: если он попал. Я не говорю, что я думаю, будто он попал. Но установлено, что, по-видимому, он пошел туда. А если пошел, то после этого его никто не видел живым. Дальше, он не входил в парадную дверь. Никто не видел, что он входил в дом. Но была калитка позади дома и оттуда был звонок в кабинет. А вы вспомните, что когда пришли Хёрст и Джеллико, то м-р Беллингэм только что вернулся. До этого мисс Беллингэм была в кабинете. Это значит, что она была одна именно в то время, когда, как говорят, туда приходил Джон Беллингэм. Вот каково положение, Барклей. До сих пор ничего нельзя утверждать. Но рано или поздно, если Джон Беллингэм не будет найден, живой или мертвый, вопрос этот будет поставлен. Тогда Хёрст в виду самозащиты подберет все факты, которые перенесут подозрение с него на другое лицо. И этим лицом будет мисс Беллингэм.

Первое время я сидел буквально в столбняке от ужаса. Потом меня охватило негодование.

— Но, черт возьми! — воскликнул я, вскакивая. — Извините. Но у кого же хватит дьявольского нахальства подозревать, что эта милая изящная девушка убила своего дядю?

— На это будут намекать, если не утверждать положительно. И она знает это. Теперь нетрудно понять, почему она отказывается открыто соединить ваше имя со своим. Рисковать втянуть ваше честное имя в процесс? Запятнать его, может быть, такой ужасной гласностью?

— Ах, перестаньте! Это ужасно. Я не о себе думаю. Я был бы рад разделить ее мучительное состояние, если это неизбежно. Но ведь одна мысль об этом — кощунство и святотатство. Это прямо бесит меня.

— Да, я понимаю и вполне сочувствую вам. Право, я разделяю ваше справедливое негодование в отношении этого подлого дела. Вы не должны считать жестокостью с моей стороны, что я подхожу к делу так прямо.

— Я и не считаю. Вы мне указали только на опасность, которой я не видел, не сообразил. Но вы как будто намекаете, что так коварно обставлено дело намеренно.

— Разумеется. Все это не случайно. Либо вся обстановка указывает на действительные факты — чего я не думаю, — либо все подстроено нарочно, с определенной целью — навести на ложный след. Но обстоятельства убеждают меня, что все умышленно подстроено. И я жду — вовсе не с христианским терпением, уверяю вас, — когда можно будет наложить руку на негодяя, который все это сделал.

— Чего же вы ждете?

— Жду я неизбежного, — возразил он, — ложного шага, который неизменно делает всякий преступник, даже самый ловкий. До сих пор о нем ничего не было слышно. Но сейчас он должен что-нибудь предпринять, и тогда — он у меня в руках.

— Ну, а если он никак себя не проявит, что вы тогда будете делать?

— Да, вот это-то и страшно. Быть может, придется иметь дело с негодяем, дошедшим до совершенства. Я такого никогда еще не встречал, но, тем не менее, существование его возможно.

— И тогда что же? — мы будем стоять, сложа руки, и смотреть, как гибнут наши друзья?

— Возможно, — сказал Торндайк. И оба мы погрузились в мрачное, молчаливое раздумье.

Спустя немного я спросил:

— Мог ли бы я как-нибудь помочь вам в ваших расследованиях?

— Это именно то, о чем я сам хотел просить, — отвечал Торндайк. — Это было бы правильно и даже должно, и я думаю, вы можете.

— Как же? — спросил я с нетерпением.

— Трудно сказать все сразу. Но Джервис теперь берет отпуск, фактически он уже свободен с сегодняшнего вечера. Дела сейчас немного. Приближаются каникулы, и я могу обойтись без него. Но если бы вы захотели переселиться сюда и занять место Джервиса, вы были бы мне очень полезны. А если придется что-нибудь предпринять по делу Беллингэмов, ваш энтузиазм заменит отсутствующую опытность.

— Я, конечно, не могу заменить Джервиса, — сказал я, — но если вы позволите мне помочь вам каким бы то ни было способом, это будет большая любезность с вашей стороны. Я готов лучше чистить вам сапоги, чем быть совершенно в стороне от дела.