Око Озириса

Еле нарушая тишину своими тихими шагами, мы прошли медленно во второй зал. Неопределенные очертания мумий, стоящих вертикально у стен, напоминали молчаливых гигантов, сторожащих памятники бесконечных столетий. В лице их исчезнувший мир смотрел на нас из мрака, но не грозно и не с гневом, а как бы торжественно, благословляя недолговечные современные создания.

У середины стены выступала из ряда призрачная фигура с неопределенным бледным пятном на том месте, где должно было быть лицо. Точно сговорившись, мы остановились перед ней.

— Вы знаете, кто это, Руфь? — спросил я.

— Конечно, — отвечала она. — Это — Артемидор.

Мы стояли рука об руку, смотря на мумию, вызывая в памяти неясный силуэт со всеми запомнившимися подробностями. Я притянул ее к себе и прошептал:

— Руфь, вы помните, как мы стояли здесь в последний раз?

— Как будто я могла забыть! — отвечала она страстно. — О, Поль! Это горе! Это отчаяние! У меня сердце разрывалось, когда я говорила с вами! Вы были очень несчастный, когда я ушла от вас?

— Несчастен!? Я… не знал до сих пор, что горе может разбить сердце. Мне казалось, что свет погас навсегда. Но у меня оставался луч надежды.

— Какой?

— Вы дали мне обещание. И я чувствовал, что настанет день, — нужно только терпение, когда вы исполните его.

Она прижалась ко мне и ее голова очутилась на моем плече, а щека прижалась к моей.

— Милая, — прошептал я. — Теперь время настало?

— Да, дорогой, — прошептала она нежно. — Теперь — и навсегда!

Мои руки обвились вокруг нее и прижали ее к сердцу, которое так давно любило ее. Теперь не будет ни горя, ни несчастья. Мы пройдем рука об руку наш земной путь, и он покажется очень коротким.

Звук отмыкаемой двери оторвал нас от грез о будущем счастии.

Руфь подняла голову и наши губы встретились на мгновение. С молчаливым приветом другу, который был свидетелем и нашего горя, и нашего счастья, мы повернулись и быстро пошли обратно, наполняя залы эхом наших шагов.

— Не будем входить обратно в темную комнату, хотя она теперь не темная, — сказала Руфь.

— Почему? — спросил я.

— Потому что, когда я выходила, я была очень бледна. А теперь — ну, я не думаю, чтобы я была бледна теперь. И потом там бедный дядя Джон. А я… мне стыдно смотреть на него, когда мое сердце замирает от эгоистического счастья.

— Вы не должны стыдиться, — сказала я. — Мы живем и имеем право на счастье. Но можно не входить, если вы не хотите. — И я ловко устранил ее от луча света, струившегося из двери.

— Мы проявили четыре негатива, — сказал Торндайк, выходя из двери вместе с другими. — Я оставляю их под охраной д-ра Норбери. Он сделает к ним надписи, когда они высохнут, так как они могут понадобиться, как доказательства. Вы что думаете предпринять?

Я взглянул на Руфь.

— Если вы не будете считать меня неблагодарной, — сказала она, — я хотела бы остаться сегодня одна с отцом. Он очень слаб и…

— Да, я понимаю, — сказал я поспешно.

Я, действительно, понимал. М-р Беллингэм легко возбуждался и, вероятно, будет взволнован внезапной переменой судьбы и вестью о трагической смерти своего брата.

— В таком случае, — сказал Торндайк, — давайте уговоримся. Вы проводите мисс Беллингэм домой, а потом дождетесь меня на моей квартире.

Я согласился, и мы тронулись в сопровождении д-ра Норбери, несшего электрический фонарь, в обратный путь. У ворот мы разошлись. Когда Торндайк пожелал «покойной ночи» моей спутнице, она протянула руку и посмотрела на него влажными глазами.

— Я не поблагодарила вас, д-р Торндайк, — сказала она, — и чувствую, что никогда не буду в состоянии высказать благодарность. То, что вы сделали для меня и отца, выше всякой благодарности. Прощайте! Да благословит вас судьба!

Странный банкет

Я был крайне поражен, найдя на дубовой двери Торндайка все ту же записку. Так много случилось с тех пор, как я видел ее последний раз, что, казалось, это было в далеком прошлом. Я снял ее, оставил дверь открытой, закрыв только внутреннюю, зажег свет и стал ходить по комнате.

Время шло незаметно, но я ждал, вероятно, очень долго, потому что мои друзья очень извинялись, когда вернулись.

— Я думаю, — сказал Торндайк, — вы были удивлены, зачем я вас вытребовал.

— Я, по правде сказать, об этом вовсе не думал.

— Мы отправляемся к м-ру Джеллико, — объяснил Торндайк. — В этом деле есть какая-то подкладка, и пока я не выясню, в чем суть, я считаю дело незаконченным.

— Разве нельзя это отложить до завтра? — спросил я.

— И да, и нет. Надо поймать лисицу за хвост. М-р Джеллико осторожная и хитрая лисица, и я считаю нужным свести его как можно скорее с инспектором Бэджером.

— Состязания лисицы с барсуком[2] — очень интересный спорт, — заметил Джервис — Но вы не думаете, что Джеллико выдаст себя?

— Вряд ли. Выдавать-то нечего. Но я думаю, что он может дать показание. Я уверен, что тут скрыты какие-то исключительные обстоятельства.

— А давно вы узнали, что тело находилось в музее? — спросил я.

— Я думаю, за тридцать, за сорок секунд до вас.

— То есть, вы не знали этого, пока не стали проявлять негатив?