Нужно было ждать. Бродить с бокалом вина или танцевать, изображая скучающее безразличие. И это было практически непосильной задачей, потому что Дитамар никогда не отличался терпением, а сейчас, когда на карту было поставлено абсолютно всё, он не мог держать себя в руках. Его глодало беспокойство и мысли о том, как там Лея? Удалось ли генералу Альбе вывезти их с Рут из дворца, или генерал не сдержал своё слово? Довериться генералу было отчаянной попыткой, но у него в этом городе было не так много союзников и пришлось рискнуть. Удастся ли Ребекке пронести кинжал? Получится ли у него подобраться к королеве?
Вопросов было так много…
Он ходил между гостями и ждал, когда пробьёт полночь — в полночь королева будет закрывать бал. И когда гости, которые покидают Рокну, подойдут к ней попрощаться и выразить своё восхищение, у Дитамара будет возможность подобраться к ней совсем близко. А как раз перед этим доверенный человек Ребекки должен будет передать ему кинжал. Столько всего должно было совпасть идеально, что не было никаких сил для терпеливого ожидания.
Время, как назло, тянулось невыносимо медленно, по капле вытапливая из Дитамара последние остатки терпения. Он не мог даже пить, ведь ему ещё понадобится крепкая рука, но внутри было так холодно и пусто, что отчаянно хотелось залить эту пустоту вином, а лучше чем-нибудь покрепче. Он больше не чувствовал связи с Леей, и пустота в его душе была похожа на огромную дыру, на большой осколок льда, такой холодный и острый, что любое движение давалось с трудом.
Дитамар и подумать не мог, когда направлялся в Рокну, что всё изменится настолько быстро. По дороге в столицу он думал, что войдёт с кинжалом в покои королевы и его рука будет тверда. Он не знал, как это сделает, но был уверен, что не дрогнет в нужный момент, ведь это было всё, чего он хотел. Он даже сочинил целую речь, чтобы, глядя прямо в глаза Лейсе—Итане—фальшивой королеве, сказать всю правду. И он должен был увидеть в её глазах страх и боль — плату за всё, что она совершила. Он предвкушал эту встречу, лелеял её в душе как самую заветную свою мечту, так жаждал этого, и вот он здесь… и всё вдруг стало безразлично. Так что произошло?
Почему вчера на королевском обеде, когда он сидел с королевой за одним столом, когда обращался к ней, ничего в его душе не отозвалось. Ни ненависти, ни ярости, ни любви, ни той былой жажды, что глодала его все эти годы…
Что с ним случилось? Куда делась вся та, взращиваемая столько лет ненависть, и мысли о том, с каким наслаждением он вонзит нож в сердце этой гадюки? Всё перегорело. Всё превратилось в пепел. Какие-то совсем другие вещи вдруг стали важны, и мысли о том, а что будет после всего, вызывали странную грусть. Всё, что у него осталось — это долг, который ему нужно выполнить. Долг перед Лааре, перед Эйвером, перед Кайей и Леей. И будущее за пределами этого долга было неопределённым. Или его и вовсе не было? Это была черта, до которой он дошёл и за которой начиналась неизведанная земля. А попадёт он туда или нет — это большой вопрос.
Дитамар рассматривал охрану и видел, что она незримо присутствует в зале, он видел ашуманского хитта, который что-то шептал на ухо королеве, он видел Ассима Наффир-шана — королевского лекаря, который, конечно, был вовсе не лекарем. Слишком тяжёлой аурой он окатил Дитамара, проходя мимо него. Королева была погружена в мрачные раздумья, и это заметил не только Дитамар, он слышал, как шептались фрейлины, что её величество сильно не в духе. Ассим высматривал кого-то и то и дело трогал перстень на своём пальце, а затем тоже подошёл к королеве и стал нашёптывать что-то на ухо. И по его беспокойству Дитамар понял, что побег Леи вот-вот обнаружат.
Только бы Фингар не сглупил!
Время приближалось к полуночи, осталось совсем немного… А потом он увидел леди Вальфред — старшую фрейлину, которую королева поманила к себе и что-то произнесла, щёлкнув пальцами. И Дитамар понял, что исчезновение Леи заметили, как только помощница леди Вальфред принялась обходить одну фаворитку за другой, пытаясь что-то у них выяснить.
И он просил небо только об одном, чтобы лодка к этому моменту уже отчалила от берега.
— Милорд Ландегар?