Око вселенной

Дверца распахнулась, и председатель РАН увидел большую, около тридцати квадратных метров, комнату с рядами электронных стеллажей.

— Черт! — восхитился академик и тут же, словно чего-то испугавшись, уточнил: — Ангельская красота.

Глава пятая

— По ходу! — крикнул Саркел, догоняя отрока Пардуса, сына Сурова, бывшего нахапептовского участкового, и легонько похлопал его по плечу рукояткой плетки. — Ты должен совпадать помыслами сердца с конем.

Семнадцатилетний Пардус, бывший Юра «Ментенок», бежал, держась за гриву, рядом с молодым жеребцом половецкой породы вот уже более пяти километров. Сбоку, спереди и немного сзади него в таком же скоростном режиме по степи мчались около двух десятков коней и отроков. Между ними, подскакивая то к одному, то к другому, метался на своем великолепном «джипе» Саркел.

— Ийяя! — громко вскрикнул Саркел, и отроки на полном ходу, не сбиваясь с ритма, вскочили верхом на коней, припадая к гриве. Впереди появились составленные полукругом повозки какой-то небольшой орды. Краем глаза Саркел увидел, что на холме возле становища показался Варсег с поднятой вверх правой рукой. Саркел встрепенул коня и, огибая отряд отроков, махнул рукой, указывая направление на Варсега. Отроки мгновенно и бесшумно помчались в указанную сторону. Саркел же шагом направился к повозкам. Увидев на одной из них прикрепленную сверху икону со знакомым еще по Киеву изображением Богородицы, Саркел понял, что это сербская миссия. Посол князя, Осокин, ученик Саркела и Варсега, справился со своей задачей, прошел в одиночку Степь и Лес и, судя по всему, привел нужного князю и княгине человека в Нахапетово. Действительно, навстречу Саркелу вышел бывший егерь Осокин, сдержанно, но радостно улыбаясь княжескому любимцу и своему начальнику.

— Воистину велик Бог еллинов, — обескуражил он Саркела неожиданным заявлением, — если даже Его Мать, — он указал рукой на повозку с иконой, — провела нас от уличей к хазарам без единой стычки. Хотел бы я сейчас посмотреть, да заодно и плюнуть в глаза своей первой учительнице…

Саркел уже привык к непонятным воспоминаниям взрослых нахапетовцев, да и к самому Нахапетово. Его преданность князю и княгине давно перешагнула обычную преданность воина своему вождю, а их сына, боясь признаться в этом даже самому себе, он почитал за впавшего в детство верховного властителя мира Сварога, втайне вознося ему молитвы, и даже однажды принес в его честь жертву, отдав для жертвенного костра на обнаруженном им невдалеке от Нахапетово капище розовую лань. Старый, одетый в какие-то лохмотья жрец забытого капища лишь что-то проворчал себе под нос и, запрокинув голову лани, устремляя ее покорно-печальные глаза к небу, перерезал ритуальным костяным ножом горло.

— Во славу Сварога! — возопил жрец, воздевая к небу окровавленные руки.

— Во славу Сергея, — еле слышно вторил ему Саркел.

Фиолетовое присутствие вечера на западе степного Приазовья располагало к неспешности, но густая, непредсказуемая, наполненная жизнью и шорохами степь околонахапетовского пространства диктовала законы настороженности и пристальности.

— Мать-Матерью, — язычник Саркел на всякий случай вложил в свои слова почтительность, — но, не сегодня-завтра, здесь начнутся другие времена, так что снимайся, будем двигаться ночью, так повелел князь. Мы уже второй день идем вам навстречу, — весело усмехнулся он. — а заодно и молодежь от двадцать первого века отучаем…

— Во имя Отца и Сына и Святаго Духа! — начал вылезать из повозки Теоктист Бранковический. — От какого века, варвар, повтори, ты отучаешь отроков?

— От будущего, — заробел при виде монаха Саркел и, почтительно поклонившись, поинтересовался: — Не утомила ли тебя дорога, кудесник, готов ли ты продолжить путь, или я прикажу, чтобы разбили лагерь и приготовили пищу?

— Ночь в степи, — наконец-то выбрался из повозки монах-дэспота, — это и есть дорога. Сделаем, если на то будет Божья воля, привал утром. Судя по коням, — Теоктист Бранковический кивнул на приближающихся к ним юных всадников с Вэрсегом во главе, — они степные, дорогу чувствуют и днем и ночью. — Монах поднял голову и, прищурившись, посмотрел на первую вечернюю звезду. — Кто войной-то идет на твоего князя, язычник?

— Все, — весело сообщил монаху и вечерней звезде Саркел. — И Киев, и Степь. Что-то в нас им не нравится.

Юные дружинники по команде Варсега спешились и почтительно остановились неподалеку от повозки, каждый возле своего коня. Монах, как и все горцы обладающий острым зрением, не отрывая глаз смотрел на Пардуса. Неожиданно он размашисто перекрестился и направился к подросткам села Нахапетово Неклиновского района двадцать первого века, волею судьбы и повсеместно присутствующего во вселенной чуда ставших дружинниками нахапетовского князя Улыбчивого в десятом веке.

— Кто крестил вас, дети мои? — восторженно вопрошал монах, подходя к каждому по очереди. — Благодать на вас, да и на мне тоже, встретившего свет в этом гнезде идолов языческих.