Око за око

Как и обещал клерк, вода в душе была горячей, даже обжигающей. А мыло, явно домашнего производства, мягкое, с большим количеством щелока и сильным запахом, справилось не только с грязью, но и содрало верхний слой кожи. Но когда Йенс выключил воду и вытерся полотенцем, его кожа вновь стала розовой, а не разных оттенков коричневого.

Надевать несвежую одежду на чистое тело не очень хотелось, и Йенс поморщился. Он так долго не мылся, что перестал замечать грязь. Может быть, все-таки имеет смысл заглянуть к Чангу. Он причесал волосы и, насвистывая, вернулся к конторке.

Отдав клерку два доллара, он получил обратно свои веши, Йенс проверил, все ли на месте в рюкзаке, и клерк обиженно отвернулся. Наверное, с ним уже сотни раз проделывали подобные штучки.

Йенс отдал десять центов охраннику, сел в седло и поехал к мосту через Змею, который вел в штат Вашингтон. В двух кварталах к западу от ИМКА, как и сказал клерк, располагалась прачечная Чанга, на вывеске Йенс заметил китайские иероглифы. Он уже собирался проехать мимо, когда заметил заведение, которое называлась просто: «Мама».

Он остановился. Если Чанг работает быстро, может быть он успеет спокойно поесть?

— Почему бы и нет? — пробормотал он. Лишний час ничего не изменит.

Хозяин прачечной, которого звали Гораций, говорил на отличном английском языке. Он захихикал, когда Ларссен сказал, что собирается перекусить у «Мамы», но обещал вернуть выстиранную одежду через час.

Открыв дверь в соседнее заведение, Йенс не ощутил запахов домашней кухни. В нос ударили ароматы духов. Здесь пахло, как в публичном доме. Через мгновение он понял, что и в самом деле попал в бордель. Все естественно. Не могут же дровосеки целыми днями валить деревья. Он вспомнил, как захихикал Гораций Чанг, когда Йенс сказал, что хочет перекусить у «Мамы».

Крупная краснощекая женщина, возможно сама Мама, вышла из задней комнаты. Винтовка Йенса ее нисколько не напугала.

— Ну, вы, наверное, скрипите от чистоты, — сказала она, глядя на его только что вымытое лицо и влажные волосы. — Могу спорить, вы только что из ИМКА. Очень разумный поступок. А теперь заходите и выбирайте себе хорошенькую девочку.

Йенс открыл рот, собираясь объяснить, что он зашел, только чтобы поесть, но передумал и молча последовал за ней. Ему все равно придется ждать целый час, а здесь будет веселее, чем в ресторане.

Несмотря на заверения Мамы, девушки не выглядели особенно красивыми, а большинство и вовсе показались Йенсу злыми. Дамское белье, которое они щедро демонстрировали, знавало лучшие времена. Ларссен задал себе вопрос: а хочет ли он этого? И тут же обнаружил, что кивает девушке с курчавыми светлыми волосами. Она была немного похожа на Барбару — времен, когда они только познакомились, — по он этого даже не осознавал. Йенс просто выбрал самую симпатичную девушку.

Она встала и потянулась. Поднимаясь вверх по лестнице, она сказала:

— Обычный сеанс стоит сорок. Еще десять баксов, если пополам, и десять за французскую любовь. Если хочешь чего-нибудь еще, поищи другую девочку.

Столь дерзкое обращение заставило Йенса повернуться на каблуках и выйти на улицу. Если Гораций Чанг еще не выстирал его одежду, он вернется.

Так уж получилось, что он вернулся к шлюхе. Простыни на постели были слегка вылинявшими, но чистыми. Интересно, стирает ли Гораций для заведения Мамы, и если да, то как с ним расплачиваются?

Девушка сбросила туфли, стянула рубашку через голову и осталась перед ним совершенно обнаженной.

— Ну, так чего ты хочешь, приятель?

— Скажи мне хотя бы твое имя, — пробормотал смутившийся Йенс — уж слишком по-деловому вела себя девица.

— Эди, — ответила она, но не спросила, как зовут его, а лишь повторила свой вопрос: — Ну, так как ты хочешь?

— Пополам, — ответил он, все еще смущаясь.

— Сначала покажи деньги. Не заплатишь — не сыграешь. — Она кивнула, когда он бросил на кровать несколько банкнот, и добавила: — Если кончишь, пока я буду сосать, заплатишь еще десять за полный французский вариант, хорошо?

— Ладно, ладно. — Йенс замотал головой, он чувствовал возбуждение и презрение к себе.

В лучшие времена он ничем подобным не занимался. Это имело такое же отношение к любви, как Мона Лиза — к картинке на ящике с апельсинами. Но сейчас ни на что другое ему рассчитывать не приходилось.

Йенс снял рюкзак, поставил винтовку в угол и разделся. Эди посмотрела на него так, словно изучала лабораторную крысу перед опытом.

— Ну, во всяком случае ты принял душ, — повторила она слова Мамы. — Уже кое-что. Никогда не видела тебя в наших краях. Ты зашел в ИМКА, потому что собирался сюда?

— Да, конечно, — ответил он, обрадовавшись, что между ними возник хоть какой-то человеческий контакт.

Однако на этом все разговоры закончились.

— Присядь на край кровати, ладно? — попросила она.

Когда он молча повиновался, она опустилась на колени перед ним и принялась за работу.