Око за око

— Скоро все поймешь! — пообещал ему всадник, засовывая меч в ножны, и крикнул Серапиону: — Ну, что же ты медлишь? Уводи их!

Тот понимающе кивнув, заторопил господ.

Девушка, идущая последней, оглянулась на незнакомца, их взгляды встретились, и Прот заметил, как невольно подался к ней всадник.

Девушка отвернулась. Всадник с отчаянием в голосе крикнул:

— Да благословят тебя боги! Прощай!..

Серапион подозрительно посмотрел на него и что-то сказал своим товарищам. Те удивленно переглянулись.

Девушка, взойдя на палубу парусника, подняла руку, помахала ею на прощание.

— Прощай... — прошептал всадник. — Навсегда!

Он дал знак моряку приблизиться и протянул ему кожаный кошель.

— Возьми за услугу. Это все, что у меня есть.

— Но я ведь от чистого сердца!.. — забормотал владелец парусника, с опаской косясь на деньги.

— Возьми! — с печальной улыбкой подбодрил его всадник. — Здесь двадцать пять золотых статеров. Это спасет твою семью от нищеты.

— Но это м-много! — заикаясь, вымолвил владелец парусника. — Это очень мн-ного...

— Не думай, что я, как бывший раб, не могу отличить медного обола от сиракузского статера! Я прекрасно знаю, что на эти деньги можно построить три, даже пять твоих парусников. Но люди, которых ты должен доставить в Рим, стоят больше... В сто, в тысячу раз! — Голос всадника сорвался, и он тихо добавил: — Есть вещи, которые нельзя измерить ни блеском серебра, ни тяжестью золота. Ты понимаешь меня?

— Да-да! Конечно! — не веря своему счастью, вскричал моряк, хотя весь вид его выражал недоумение тому, что на свете что-то может быть лучше приятной тяжести золотых монет.

— Но если ты погубишь их, то, клянусь Афиной Палладой, ты узнаешь истинную цену этим статерам! Цену – крови! — пригрозил всадник. — Иди и помни, что я тебе сказал!

Владелец парусника, кивнув, попятился. Потом сорвался с места и побежал. Поднявшись на палубу своего судна, он закричал матросам, чтобы скорее поднимали паруса. Наконец оттолкнул кормчего, и сам стал за рулевое весло.

Всадник долго смотрел на уходящий вдаль парусник. Лишь когда его очертания слились с рябью морских волн, вспомнил о рабах.

— Так, значит, вы ничего не понимаете?

— Да, господин! — ответил за всех Прот.

— Не называй меня так!

— Но твои дорогие одежды, золотое оружие... — пробормотал Прот. — Судя по всему, ты очень важный человек в Сицилии!

— Да, я член Совета базилевса Антиоха, — кивнул всадник. — И все равно повторяю всем  — не называйте меня господином!

— Хорошо! — охотно согласился Афиней и с жадным любопытством спросил: — А почему Антиох? Разве мы в Сирии?

— Мы в Новосирийском царстве! — нехотя усмехнулся всадник. — Так отныне Антиох повелел называть Сицилию. Сам Антиох — это Евн! Я — Фемистокл. Ну, а тебя как зовут?

— Афиней! — охотно ответил грек.

— Как? — вздрогнул всадник. — Знакомое имя... Точно так же называли меня и мои господа. Афиней — значит, раб из Афин! Так ты действительно из Афин?! — в его глазах появилась радость. — Как там они? После рассвета по-прежнему никого не застать дома? А Пестрый портик? Он все еще собирает вокруг себя философов и ротозеев? Что же они обсуждают сегодня?

— Я не был в Афинах двадцать семь лет... — вздохнул Афиней.

— Тогда мои новости будут для тебя куда свежее! — с горечью усмехнулся всадник. — Ведь я всего два года, как оставил Афины. Вернее... — неожиданно помрачнел он, — Афины сами оставили меня и сделали Афинеем. Но здесь, в Сицилии, я снова стал Фемистоклом!

— А я, значит, Клеобулом? — нетвердо выговорил свое имя грек.

— Да! — улыбнулся Фемистокл. С того дня, как он оставил Афины, его облик изменился почти до неузнаваемости. Тугие щеки запали, лицо посерело, набрякло морщинами на лбу и в уголках губ. Минуя молодость, за годы рабства из юноши он превратился в зрелого, испытанного и немало побитого судьбой мужчину.

— А я снова стану Дейоком? — уточнил у него Прот, во все глаза глядя на горы и леса этой сказочной страны, где рабы сами стали господами.

— Конечно! — кивнул ему Фемистокл, и вдруг лицо его помрачнело. Он хотел было что-то добавить, но Клеобул уже обнимался с Протом, бывший гладиатор — с тремя беглецами. Все они, радуясь, плача от счастья, выкрикивали свои полузабытые имена.

— Дейок! Я снова Дейок! — кричал Прот.

— А я Клеобул!

— Я — Петесух!

— Кореид!

— Нидинтум!

— Фрак!

— Вот те раз! — воскликнул Прот, обращая свое счастливое лицо к бывшему гладиатору. — Опомнись! Мы же не в Риме! Как твое настоящее имя?

— Откуда я могу знать его, если меня сделали рабом, когда я был еще ребенком? — огрызнулся Фрак. — Вот таким! — объяснил он Фемистоклу, чуть-чуть разведя в стороны свои огромные ладони. — Фрак, и все тут!

Фемистокл понимающе кивнул беглецу, хотя трудно было представить, что этот рослый человек с изуродованным лицом и руками был когда-то грудным ребенком. Он зримо увидел, как его, ничего не подозревавшего о своей будущей доле, может, обезголосевшего от тщетных попыток дозваться матери, вез в обозе римский купец, подсчитывая доходы. Прикинул, сколько мук вынес за жизнь в рабстве этот, не знающий даже вкуса свободы, человек, и мягко сказал ему: