Око за око

— Паршивец! А еще боярский сын! Отродье ты бесово, а не боярский сын! Теперь мне ясно, о чем вы со Стовойским тогда толковали. Он, наверное, видел, как Барбара от тебя уходила, — верещала Зелинская. — Вот, значит, какие у тебя делишки были, а я-то, дура, и в самом деле верила, что Ян тебе поручения давал.

Анна метнула странный взгляд на Барбару, Барбара ответила ей тем же, и не успел Евсеев оглянуться, как обе разгневанные женщины налетели на него с кулаками, повалили на пол и стали изо всех сил его хлестать. Начали руками, потом схватили какую-то тряпку…

Ярослав, помня, что Анна беременна, боялся навредить ребенку и потому поначалу не сопротивлялся. Однако злоба женщин все нарастала и нарастала; Бог знает, чем бы все это могло кончиться, и вскоре Евсеев не выдержал. «Черт с вами, склочные бабы», — подумал он и с силой отшвырнул налетевшую на него Барбару.

Кучиньская, отлетев до самой двери, с грохотом плюхнулась на пол, а испуганная Анна так и не рискнула подойти к Ярославу. Евсеев тем временем быстро поднялся, и теперь уже Анне с Барбарой предстояло выслушать его гневную речь.

— Думали, я так и буду терпеть? Привыкли, что я добренький, — отряхиваясь, прогремел Ярослав. — Что вы на меня налетели, словно на дикого зверя? Разве я вас силой заставлял со мною быть? Разве вы сами того не хотели? Неужто вам плохо со мною было? Разве я не старался для вас обеих? Анна, тебе я это только что говорил. А ты, Барбара, разве забыла о моей помощи? Ведь до сих пор ты свою госпожу в глаза не видела, а теперь ты у нее на хорошем счету. Разве не так?

Обе служанки, ни разу не видевшие Ярослава в такой ярости, в ужасе молчали.

— И с чего это я обманщик? Анна, я ведь тебе говорил, что нет у меня жены, так Барбара мне не жена. Барбара, — поворачиваясь к другой женщине, допытывался Евсеев, — а ты разве спрашивала, есть ли у меня другая? Ни разу. Так в чем вы теперь меня вините?

— Что ж, — внезапно перестав горячиться, продолжал Ярослав, — наверное, так даже лучше. Не цените вы мою заботу, и не надо. Чтобы даже ноги вашей на моем пороге не было, слышите? — угрожающе приказал Ярослав. — Никогда.

Ни Анна, ни Барбара так ничего и не смогли ответить обидчику; громко хлопнув дверью, Ярослав стремительно ушел, и его торопливые шаги еще долго гулким эхом отдавались в ушах обеих женщин.

Глава 30

Старания князей Вишневецких и Мнишека не прошли даром: слух о том, что царевич жив, разлетелся мигом. Выжидать больше было незачем — через два дня после разговора Мнишека и Григория о Марии Юрий сообщил Отрепьеву о том, что пора отправляться в Краков — искать поддержки у польского короля.

Как возникло такое внезапное решение, Гришка мог только догадываться, на самом же деле все было очень просто. Пока сендомирский воевода старательно пытался свести свою дочь с новоявленным царевичем, Вишневецкие обивали пороги Сигизмунда в надежде, что король примет самое живое участие в этом деле. И его королевское высочество соблаговолил взглянуть на царского отпрыска.

Григорий отправился в дорогу вместе с Константином Вишневецким и Мнишеком в тот же день и, как казалось, без приготовлений — просто напросто к этому дню Юрий был готов уже давно. Так что в конце марта, после мучительного переезда по разбитым весенним дорогам, Отрепьев наконец прибыл в польскую столицу.

Тем не менее прежде, чем отправить Григория пред ясны очи Сигизмунда, сендомирский воевода решил повременить. Встреча могла не принести требуемого результата: двое из самых влиятельных государственных людей в стране — Ян Замойский и Ян Карл Ходкевич — убеждали короля не вмешиваться в это дело. Григорию, а следовательно, Мнишеку и Вишневецким предстояло добиться расположения сенаторов.

Юрию не пришлось долго раздумывать над тем, как этого добиться, и почти сразу же по прибытии в столицу пан Мнишек устроил пир для тех из своих сотоварищей по сенату, которые были тогда в Кракове…

С детства ждал Григорий тех дней, когда он будет жить в богатстве и роскоши, а когда возник план выдать себя за Димитрия, сомнений в том, что именно так и будет, у него уже не было. Но впервые Отрепьев почувствовал это не в замке Адама и не в замке Константина, и даже не в Самборе, наслаждаясь всеми благами гостеприимного хозяина. Только собираясь на пир, созванный Мнишеком, Григорий первый раз ощутил себя царевичем.

В богатой, воистину достойной царского сына одежде, удачно скрывавшей недостатки стана, окруженный ставшей теперь многочисленной свитой, в которой было много знатных московских людей, входил он в огромную залу под пытливыми взглядами польских вельмож.

Среди присутствующих воцарилось молчание, а потом легкий, едва слышный шепот, словно шелест листьев на ветру, пронесся по зале.

— Вроде бы неказист, но поступь царская!

— Верно, не сказать, что красавец, но какой взгляд — жгучий, огненный, — переговаривались паны — в том, что перед ними находится истинный царевич, никто не сомневался.