Околдованные в звериных шкурах

— Так она же им царевича спасла! Ну, нет, это никуда не годится! Надо помочь! И позабавлюсь и глупого оленя проучу! Мне ли не знать, что верную да любящую девушку ценить надо! Так, какой образ делаем? — Финист решительно сел к посудной лавке, которая как и во всех избах была высокой, как стол, так как на таких в деревнях готовили, и открыл свой серебристый чемоданчик с гримерным набором. Кот махнул лапой, из-за большого сундука выкатилось зеркало и само переместилось по стене к Финисту, а Жаруся отлично сыграла роль освещения, лениво расправив крылья.

— Ну? Что рисуем? — Финист выжидательно покосился на Катерину.

— Можешь сделать брюнета с темными глазами, и чтобы волосы гладкие длинные? — Катерина склонила голову набок.

— А тебе, что, такие нравятся? — ехидно уточнил Степан, не замечая как напрягся Ратко, ожидая ответа.

— Я-то тут при чем? — удивилась Катерина. — Нам надо что-то яркое, запоминающееся и совсем непохожее на самого Финиста, мало ли, видел его тут кто-нибудь. А он-то не королевич ни разу и очень даже женат!

— Умница! — Баюн перетек по лавкам к Катерине и потерся о её плечо головой. — Правильно! Надо всё предумотреть! Финист, парик лучше без челки, просто прядь на лоб выпусти. Вот! Отлично!

Ратко, остолбенев, смотрел, как Финист рисует себе новое лицо! Что-то вложил в глаза, и они стали черными, одел на голову накладные волосы. И начал наносить какие-то мази на скулы, нос, подбородок. — Княжич, не пугайся! — насмешливо сказал Ратко Финист, который видел его изумление в зеркале. — Кот, усы клеим?

— Нет, лишнее, перебор. И так сойдет. Чуть смуглее и нос потоньше. Вот! Отлично! — Кот кивнул головой. — И от твоего актерства толк есть!

— Да я один из самых красивых и талантливых актеров!!! — возмутился Финист.

Кот не обратил на это ни малейшего внимания. — Жаруся, одень его поярче да побогаче! И так, чтоб не по-нашему.

Жаруся порхнула к Финисту, воткнула ему в шов на рукаве перышко, призадумалась, и через секунду на лавке сидел роскошно одетый по французской средневековой моде черноволосый и черноглазый красавец! — Сойдет? — грозно спросила Жаруся у Финиста.

— А, может? — он открыл было рот, но покосился на огоньки отчетливо заплясавшие в оперении в непосредственной близости от его головы и вздохнул. — Сойдет, сойдет, — он встал, покрутился перед зеркалом, расправил пышный плоеный воротник, и спросил:

— А на ком я поеду?

Баюн замялся, переглянулся с Катериной и заюлил.

— Ну, найдем конька, не переживай! — Что значит «найдем конька»??? Я — королевич, принц, а то и молодой король! Мне нужен королевский конь! Да, ещё чтобы летать мог! И не из знакомых! Сивку, например, сразу узнают!

— Да что ты кипятишься! Я сказал найдем, значит, найдем! Волчок, а Волчок?

— А? — в кои-то веки Бурого Волка застали врасплох! Волк настолько увлекся преображением никчемного Сокола в кого-то совсем другого, что не сообразил, что ехать-то Финисту действительно не на ком! Кроме… — Нет! Нет, и ещё раз нет! — рявкнул он.

— Волк, а придется! — Баюн грозно подмигивал Бурому. — Придется, я говорю, — он произнес это с нажимом.

— Да хоть сам оборачивайся, я не буду!

— Я не конь и летать не умею! — вывернулся Баюн.

— И я тоже не конь, и кстати, считай, что я летать разучился! — Волк рычал на Баюна, а потом смерил взглядом ухмыляющегося Финиста, особенно задержавшись на золотых шпорах.

Спорили до хрипоты, и в конце концов, Волк, ставший великолепнейшим золотистым конем, с белыми чулками и широкой полосой — проточиной на морде, чрезвычайно мрачно предупредил Финиста, что если тот посмеет шпорами его хоть тронуть или плеткой хлестнуть, то больше уже никогда и никуда не полетит! И ни на ком! — Разорву и сожру!

Подготовив главное действующее лицо, стали решать, куда «королевич» повезет Авдотью.

— Ну, куда-куда, сюда только! Заморочить девицу я смогу, разумеется. И ей будет казаться, что она в роскошных палатах, но ты сам-то не позабудь, где ты… А то увлечешься ещё!! Голову, к примеру наклонять надо, когда заходишь! Так-то будет казаться, что дверь высокая, но не пригнешь, треснешься, мало не покажется! — Баюн обошел вокруг разряженного Финист. — И, да, когда ты девушку-то отдавать будешь, смотри, чтобы парик не упал, а грим не смазался!

— Отвяжись, сам знаю! — капризно проговорил Финист. — У меня другой вопрос, сам посуди, где этот её Тимофей, а где я? Вдруг, я ей тут в любви признаваться буду, а она возьмёт, да и согласится со мной ехать? — Финист даже головой затряс от ужаса.

— Скажешь, что видишь в её глазах сомнение и затаённую любовь к сопернику, — отмахнулся Баюн. — Чтоб ты, да струсил перед такой ерундовой ролькой? Не узнаю я тебя… Хоть, говорят, даже самые талантливые из актеров, как бы это… А, выгорают…

— Да как ты смел???! — взвился оскорбленный Финист. — Да я Ромео хоть сейчас сыграю!

— Староват ты для Ромео! — сухо констатировал Баюн, — но для наших целей сгодишься. И не ори, а то когтями испорчу и грим и физиономию.

Следующим утром в царский терем вбежал в страшной панике запыхавшийся боярин Гостемил, отец Авдотьи, пал в ноги царю Василию и завопил: