Околицы Вавилона

О нет, к тому времени я уже слишком хорошо был осведомлён о способностях и манерах Станислава Модестовича, чтобы спутать разыгранный им разухабистый фарс — «Скончался», ха-ха! — с одноимённой высокой трагедией. И хотя ярлычок, признáюсь, этот щеголеватый заезжий господинчик, который передо мною столь галантно витийствовал, произвёл на меня поначалу, как обходительный, ловкий понтёр на незадачливого банкомёта, завораживающее впечатление, я очень скоро, вероятно гораздо быстрее, чем это возможно, когда в безупречном обличье прелестника нет ни малейшей подсказки (поддельного орденка в петлице, сомнительной седины в бровях, фальшивого изумруда в аляповатой оправе, стеклянно поблёскивающего на мизинце, не говоря уж о плохо приклеенных — хрестоматийных — льняных усах), догадался, что он отъявленный шулер и что небитая карта — deceased[27], предъявленная мне картинным, победоносным жестом, отчаянно выдернута из-под манжетки.

Во всяком случае, я понял это ещё до того, как с озера Эри возвратилось отправленное мною вторично по тому же адресу и уже хорошо освоившее дальние перелёты моё настойчивое письмецо. Глянцевый представитель почты, новоопределённый в должность «обратного штемпеля», как ни в чём не бывало, как будто он и не ведал, какими фокусами здесь забавлялся его жуликоватый предшественник, невозмутимо сообщил мне, что д-р Казин gone away[28], что он, понимаете ли, некоторым образом disappeared from view[29] — «Фьють!», как говорят в таких случаях в отечестве мистера отправителя, — словом, дьявольски ловкий д-р, обратившись внезапно в тонкое вещество, подобное «веселящему газу», evaporated into thin air[30].

Да, для меня он действительно — по крайней мере на год — исчез.

Полгода мне потребовалось, чтобы выяснить, что д-р Казин, придерживаясь всё того же — западного — направления, укатил из Толидо куда-то ещё дальше, куда-то в глубь континента: за Великие озера, за Миссисипи. И только ещё через полгода, ценою огромных усилий, ценою нелепейших объяснений с горбатой Дашенькой, — выжившая из ума старуха всецело пребывает в том призрачном, феерическом мире, где её драгоценный братец блистательно молод, где он, лукавый гостиничный виртуоз «Пирамидки» и «Карамболя», ежедневно меняет бороды, парики, портсигары, тросточки, отправляясь с вечерней конкой в «Европейскую» или в «Донскую» порезвиться на бильярде, где его беспрестанно разыскивают обмишурившиеся партнёры, доверчиво принявшие притворщика-аса за неумелого новичка, и где, по всей видимости, ему угрожает расправой один проигравшийся до копейки акцизный чиновник, о котором несчастная Дашенька говорила с тревожным негодованием, то и дело поглядывая на меня, — ценою постыдных ухищрений (пришлось изображать из себя бильярдного шулера — верного компаньона Станислава Модестовича, чтобы вынудить Дашеньку поискать в заветной шкатулке — «Стало быть, надобно, милая! Для важного дела!» — его последние письма) мне удалось узнать, что почётный член четырёх академий, вечный житель нетленных энциклопедий, облюбовав для профессорства какой-то забытый Создателем Лютер Колледж, поселился в идиллическом захолустье, в назойливо живописном, судя по присланным Дашеньке снимкам, аккуратно прилепившемся к пологим холмам городке, чьё название, как и всё, что связано с д-ром Казиным, даёт несомненный привкус театральности и карнавальности — Декора… 21 °Cкай Лайн, Декора, штат Айова…

Там-то его и настигло нижеследующее послание.

* * *

Станислав Модестович!

Затеянный Вами в Толидо комедийный спектакль вполне убедил меня в том, что с годами — да ещё с какими годами, о новоявленный Мафусаил! — Вы не утратили способности к трюкачеству. Однако и я, надеюсь, сумел Вам напомнить своей проницательностью тех ваших редких партнёров, которые смело хватали Вас кто за рыжую эспаньолку, кто за турецкий нос (ах, чего только не было в стародавние времена в магазинчике «Мельпомена» на Арсенальной!), распознав в Вас по какому-нибудь немыслимому, виртуозно исполненному абриколю «генерала от бильярда»…

Этот праздничный, буффонадный чин, пожалованный Вам на рождественском маскараде атаманом Самсоновым, да жалкие Дашенькины украшения, соблазнившие Вас в минуту отчаяния, — вот всё, чем Вы обладали в тот незапамятный день, когда Вы отплыли на баркасе «Орфей», осторожно примазавшись к молчаливому обществу удручённых деникинских офицеров, от берегов Отечества.