Околицы Вавилона

Прислала игуменья Ефросиния с голубем злую записку, требуя досок для наведения мостков в монастырском подворье; приказал господин войсковой квартирмейстер удалить с Почтовой улицы сети, кои были расставлены там для ловли белуг; вернулся в Черкасск без лодки, плывя на поваленном тополе, вахмистр Яманов, посланный доплыть до Деволанова города; потянуло дымом с Васильева ерика, а на исходе сего часа был виден огонь над лесной биржей, отчего разгневался господин войсковой атаман, ибо не ложилось ему на ум, как учинили пожар при большой воде.

Спустя ещё неделю, накануне зимы, в Войсковой канцелярии, занимавшей две светлые залы на „крымской“ (западной) половине дворца, возникло дело № 2708, заглавие которого, изобретённое искушённым асессором, — „Дело об инженерском городе“ — предусмотрительно указывало на непричастность Черкасска к открытию на Аксайском займище.

* * *

Зима принесла Черкасску новое бедствие. Оно было гораздо менее привычным, чем наводнение. „Tutta la forza dell’inferno si è levata contro la Steppa Sarmatica“[32], как выразился об этом бедствии секретарь де Волланта Гаспаро Освальди, впервые зимовавший в России.

Проливные дожди, — записал итальянец в своём журнале, — шли с конца октября до конца декабря. Дон замёрз только в начале января. Безмерные воды, вылившиеся на равнину из его берегов и с небес, были скованы холодом в одну ночь. Теперь, по прошествии трёх недель после того, как это случилось, уже не осталось надежд на оттепель. Мороз доходит до 26 градусов по Цельсию; большей же частью термометр показывает 23 градуса ниже ноля, но снега в стране казаков (nel paese dei cosacchi) нет вовсе, тогда как в России — лежит глубокий. За три недели погибло и покалечилось громадное количество всадников и лошадей, так как гололёдом покрыта вся Сарматская степь по обе стороны Дона и вверх по его течению, вплоть до лесных пространств континента. Это служит жестоким препятствием для продолжения работ на холме Бирючий Кут и наблюдения за его окрестностями, где обнаружилось невероятное положение вещей. Передвигаться по склонам холма и скакать от него на юг по ледяной равнине нет никакой возможности.

Не было никакой возможности скакать и на север — к глубоким снегам, в завьюженный Петербург.

И всё же в конце января через сверкающую степь, по которой, как утверждает Освальди, „во множестве скользили окоченелые тела животных и перевёрнутые повозки, уносясь под напором ветра на неизмеримые расстояния“, скакал верховой курьер, придерживаясь северного направления.

Донесение, которое он вёз сквозь страну казаков, пробираясь к надёжным дорогам по ледяному покрову, отражавшему луну и солнце, должно было очутиться в руках генерал-квартирмейстера свиты его императорского величества Петра Сухтелена. Но через несколько дней оно очутилось в Черкасске, во дворце атамана, доставленное туда сотником Фёдором Ребровым, который в рапорте о погоне за курьером немногословно сообщил, что курьер „убился об лёд на просторе“ и что погоня была предпринята „около Криничной станицы, за-ради уворованной лошади“.

Так ли погиб ефрейтор Рогожин, денщик инженер-подполковника Льва Веселовского, посланный в Петербург своим офицером, или иначе, копия донесения, сделанная рукой асессора Иорданова, появилась в „Деле об инженерском городе“.

В сущности, это был донос на атамана Платова, составленный Веселовским не вполне вразумительно, хотя и с подобающим воодушевлением.