Окончательная смерть

– Естественно, нет, – усмехнулся Карл. – Наш Энрик всегда в тени. Уверен, что Чистяков только его пешка. Таков уж у нашего маньяка стиль: убивать чужими руками. Да и… Чистякову 42, а Энрик на год младше меня.

– Еще одно чудное имя, – поморщился Павел Семенович.

– Можно называть его Энрике, – предложил Карл. – Важно другое. Пока мы ловим именно Чистякова. Ваша система правосудия вряд ли поверит мне на слово. Да и… всегда бывают ошибки.

– В своей логике ты до отвращения похож на Кирилла, – признался, морщась, начальник. – Но пока обойдись без убийств.

– Пока убивать некого, – напомнил ему новый напарник. – Но эти послания… Буквы на щеках женщин. Это стиль Энрика. В этом есть смысл. И я уже неделю ломаю голову над этим. Это не личный пунктик Чистякова. Такое уже было. Тавро… Какая-то идея фикс этого мальчишки…

– Ну, ты не горячись, – успокоил его начальник. – Ты, как я понял, помнишь далеко не все. Да и время еще есть. И твои соучастники еще, может, подскажут… – он помялся. – Слушай, ты говорил, воевал в Великой Отечественной. А за кого?

Карл как-то сразу привычно вытянулся на кровати, сел ровнее.

– За Родину, – улыбаясь, сказал он.

Павел Семенович понимающе кивнул.

– А за Сталина? –хитро сощурился он.

– Ну… – Карл пожал плечами. – В начале войны еще такое было. А вот уже в 44м и 45м мы шли только за Родину.

Начальник довольно кивнул.

– А Париж? – с азартом стал дальше интересоваться он. – Ты говорил, что был чумным доктором. Серьезно, ходили в этих костюмах с носами?

– Ходили, – Карлу казалось, что теперь он разговаривает с любопытным ребенком. – Только я не смог. В клюве этом был ладан и травы. Второе, это нормально. Но вот на ладан у меня аллергия. Да и в плаще жарко. Работал так, на свой страх и риск.

– Это там ты так медицину выучил? – продолжал расспрашивать Павел Семенович.

– Не медицину, а физиологию, – поправил его человек из прошлого. – Там я кое-что мог узнать. Но больше изучить человеческое тело мне удалось во Флоренции. Там я был помощником у одного алхимика. И мы тайно выкупали тела. В смысле, трупы. И вскрывали. Мой учитель надеялся попутно найти в крови золото. Но он так боялся всего и вся… И больше всего, что за ним придут. Когда же это случилось, он просто выпил яд, чтобы не попасть на суд.

– Это как-то отчаянно, – заметил начальник убойного отдела. – Что за суд? Это за трупы?

– Это по обвинению в колдовстве, – пояснил Карл и вдруг нахмурился. – Подождите… Колдовство… А ведь Леони и всю семью Май сожгли на костре…

– Ну, ведь твоя Май сто процентов ведьма, – напомнил Павел Семенович. – В это даже я поверю.

– Вот именно… – Карл напряженно думал. – Ведьма. Перед казнью им надевали на шею такую табличку. Всегда… sorci`ere!

– Это что? – начальник точно полиглотом не был.

– Все то же слово «ведьма» на французском! – перевел ему напарник. – Знак на щеках жертв! Тоже самое тавро. Вместо таблички. И первая буква этого слова!

– То есть, твой Энрике убивает чужими руками и по-прежнему клеймит своих жертв, как ведьм? – наконец-то смысл версии до Павла Семеновича дошел. – А ведь… Слушай! Там в соцсетях у этих женщин что-то такое было про мистику! В этом есть смысл!

Он недовольно глянул на Карла.

– И подтверждение твоей дикой версии о двух маньяках, – закончил он. – Я так этого не люблю… Но теперь будем проверять.

– Отлично, – Карл был доволен, что полицейский нашел себе дело. – А теперь пора меня отсюда выписывать!…

2.

Он наблюдал из окна своего автомобиля, как один из полицейских, кажется, их начальник, ведет Карла к своей машине. Будто телохранитель. Его это смешило. Жизнь Карла ничего не стоила. Так зачем снова столько суеты?

Автомобиль тронулся с места, и он хотел уже было отправиться следом за Карлом, но… Он и так знает, куда сейчас везут его врага. К Май. А вот к ней он пока приближаться не собирался. Он уже однажды совершил такую оплошность. Второй раз ошибаться не стоит. Не сейчас. Ведь у него уже есть некие идеи, как предать казни всех его врагов.

Карла, Май, Мона и, возможно, даже Джако, если они сами не убьют этого неврастеника раньше. Он остался на месте. В тепле салона своего автомобиля. Он сидел и вспоминал. Или даже… смаковал? В чем-то, пусть это несколько болезненное и странное ощущение, но это так! Он смаковал ненависть к ним. К каждому из них.

К Карлу. Прежде всего. Это была оточенная, холодная ярость. Желание расквитаться за боль, за страх. Желание просто взять вверх. Унизить. Как когда-то Карл посмел унижать его. Но больше всего его бесило, что при виде Карла, он вспоминал эти унижения. Как-то сам начинал снова испытывать это чувство, будто он… изгой, отщепенец, низкий и чуждый. Не принятый и непонятый. Он знал, что это лишь детская обида, пережитая давно, но зудящая, как старая рана. У многих его пациентов есть этот синдром жертвы. Он считал таких людей слабыми. И презирал их. Но он ненавидел сам чувствовать тоже самое. За это он ненавидел Карла.