Окончательный диагноз

Олег ничего не ответил, просто нашел мои губы и накрыл их своими. Некоторое время мы так и стояли на кухне, целуясь, как подростки, у которых играют гормоны, а дома родители, и нет места, где можно выплеснуть накопившуюся страсть, поэтому приходится довольствоваться поцелуями где придется – в подъездах, в темных коридорах и тому подобное. Затем, словно вспомнив о том, что мы давно благополучно миновали этот возраст вместе со всеми прилагающимися к нему пубертатными проблемами, Олег взял меня за руку и потащил в спальню.

На этот раз мы занимались любовью размеренно, со знанием дела, стараясь извлечь как можно больше удовольствия – не то что в первый раз, на неудобном и тесном диване в кабинете Олега под страхом того, что кто-то может войти, увидеть нас обоих в разобранном виде. Я получила возможность руками и губами изучить его тело – худощавое, но крепкое и подтянутое. Как слепой, которому необходимо ощупать любой попадающийся на пути предмет для получения о нем какого-то представления, я касалась каждого участка тела Олега, пытаясь запомнить, что ему нравится, на что он реагирует. Никогда раньше я не испытывала к мужчине такого странного, смешанного отношения – плотского желания и в то же самое время материнского чувства, стремления защитить его и принять на себя часть груза, лежащего на его плечах. Со Славкой мне было легко. Мы знали друг друга очень долго, были скорее товарищами, нежели влюбленными, и постель всегда являлась для нас спортом, развлечением, в которое мы вкладывали силы, но не чувства. Роберт предпочитал доминировать во всем – и в занятиях любовью тоже. Случалось, он бывал груб, но не слишком, и я помнила, что мне это нравилось, когда я пребывала в соответствующем настроении, но раздражало и тяготило, когда – нет. Олег не походил ни на первого, ни на второго, и я упивалась минутами близости, стараясь не размышлять о последствиях, о том, как долго все это может продлиться и чем закончится. Хотелось думать лишь о сейчас, об ощущениях, которые переполняли меня рядом с этим мужчиной, о том, как каждая клеточка моего тела отзывается на его малейшее прикосновение, словно через нее проходит электрический разряд.

Человек существует в электрическом поле. Жизнь – это постоянная работа импульсов, пронизывающих тело и мозг, заставляющих их функционировать. Смерть наступает тогда, когда поле ослабевает. Так вот, мне казалось, что долгое время до встречи с Олегом я была на грани умирания. Конечно, я существовала, дышала и работала, даже умудрялась находить радости в своей серой, унылой и однообразной жизни, но лишь сейчас мое тело обрело легкость, а душа ликовала, словно выпущенная наружу из заточения в темном и сыром подвале.

…Первый раз я проснулась среди ночи – от яркого света. Луна, вышедшая из-за туч, в полную силу светила мне прямо в лицо. Ее желтый, как кусок сыра, диск казался сошедшим с картин Сальвадора Дали.

Я перевела взгляд на лицо Олега, лежащее рядом на подушке. Он крепко спал. Во сне морщины разгладились, и лицо от этого, как мне показалось, помолодело лет на десять. Я заметила россыпь веснушек у него на переносице. Странно, до этого я не обращала на них внимания, а теперь, находясь так близко, увидела. Веснушки показались мне трогательным кусочком детства, и нестерпимо захотелось тут же дотронуться до них рукой, но я побоялась разбудить Олега и потому продолжала неподвижно лежать, не сводя с него глаз. И не заметила, как снова провалилась в сон.

Когда я проснулась второй раз, мне в лицо опять что-то светило – на этот раз солнце, для разнообразия решившее все-таки выглянуть из-за туч среди зимы. Видеть солнце в Питере – это в декабре-то! – настоящий праздник, и я решила счесть это хорошим знаком. Пригладив волосы, я вышла в коридор и, заглянув в гостиную, не обнаружила там Олега. Значит, он на кухне.

Я оказалась права. Олег сидел за столом, перед ним лежала толстая папка. Он задумчиво читал какой-то документ и был так увлечен, что даже не поднял головы при моем появлении.

– Интересное чтиво? – поинтересовалась я.

– Наконец-то проснулась!

Голос Олега звучал бодро, но выражение лица не показалось мне веселым.

– Берешь работу на дом? – спросила я, кивая на папку.

– Приходится. Кофе?

Я кивнула. Он открыл створки буфета и достал банку с кофе и еще одну чашку. Поставив ее на стол, Олег занялся кофеваркой, а я, взяв в руки его чашку, с удивлением увидела, что на ней изображены петушок и курочка на фоне деревенского дома. Этот предмет точно был из детского набора, который я недавно видела в супермаркете – к нему еще прилагались блюдечко и миска.

– Вот уж не думала, что ты любишь такие рисунки! – улыбнулась я.

Олег повернулся и дернулся, словно в попытке отобрать у меня чашку, но потом опомнился и не стал этого делать. Столь странное телодвижение, разумеется, не укрылось от моего внимания.

– Прости, если сказала что-то не то, – сказала я и поставила чашку на место. – Никто не имеет права судить о предпочтениях другого человека.

– Эта чашка… она не моя.