Окончательный диагноз

Телефон проиграл мелодию и замер в ожидании реакции хозяина. Олег коснулся чуткой кнопки. Знакомое позвякивание возвестило о том, что модем начал соединяться с сетью. Скосив глаза, Олег увидел знакомый скрин и кликнул Enter. Не прошло и минуты, как компьютер, мигнув экраном, возвестил о том, что сообщение принято. Отключившись от сети, Олег решил, что просмотрит полученную информацию позже. Дорога пошла немного получше, и сейчас останавливаться не хотелось. Время давно перевалило за обеденное, но здесь после дедморозовской вотчины остановиться было негде. Ни тебе придорожной кафешки, ни мотеля с ресторанчиком, только вековые леса, по странной прихоти еще до конца не вырубленные. Хотя местами встречались и настоящие пустыни, где от прежней красоты не осталось и следа. Вырубленные, выкорчеванные деревья да следы тяжелой техники, до камня перерывшие израненную землю. Асфальт то появлялся, то пропадал, а Олег по-прежнему все гнал и гнал машину на север. Пусть и не поспеет он сегодня до ночи в назначенное место, но максимально приблизиться должен.

Опустела очередная бутылка воды. Купить другую просто негде. Сверившись с картой, Олег решил потерпеть еще час. До ближайшей лагерной столицы, одного из островов ГУЛАГа, оставалось меньше сотни километров. От усталости клонило в сон, но время, как обычно, поджимало, и машина продолжала наматывать на колеса бесконечную ленту шоссе.

Заправив под завязку машину, Олег купил три двадцатилитровых канистры, заполнил их бензином про запас — до ближайшего относительно крупного города оставалось еще больше четырех сотен километров, да и дальше вопрос с горючим мог стать довольно остро. Почти десять часов за рулем давали о себе знать. Олег, откинувшись на сиденье, позволил себе поспать целый час и, закупив продуктов на дорогу, поехал дальше.

Низкое вечернее солнце застыло над горизонтом. Угрюмые ели подступали к самой дороге. Неспешные северные сумерки никак не хотели уступать ночи. Часы на приборной доске показывали половину двенадцатого. Олег произвел в уме нехитрые вычисления и тихонько присвистнул: по местному времени выходило, что уже пусть не глубокая, но ночь. Глаза слезились от усталости. Реакция замедлилась. Организм требовал отдыха.

Он остановился в небольшом распадке на берегу быстрой, обжигающе холодной речушки. Пока в котелке закипала вода, Олег сделал пару добрых глотков коньяка из плоской фляжки, открыл припасенную в дорогу банку консервов, нарезал черный, как земля, душистый хлеб. Как же все это напоминало то далекое время, когда еще был жив отец! Вот так же на берегу лесной речки горел костер, потрескивали в огне сучья. Бурлило в закопченном котелке незатейливое варево. Огромное небо с россыпями невидимых в городе звезд раскинулось необъятным пологом над головой. Неспешный разговор. Щебет птиц в зарослях. И небывалое, такое острое чувство единения. Иногда они вовсе не ложились спать. Могли просидеть рядом всю ночь и беседовать, обсуждать наболевшее. Жаль, что это уже в прошлом. Никогда уже не услышит он приглушенный голос отца. Не расскажет тому о своих проблемах, не выслушает совета.

Плотно поужинав, Олег забрался в машину и привычно быстро уснул. Ему снилась Лена, родной город, по которому так замечательно идти рядом с ней, взявшись за руки. Почему-то для Олега важным и очень ценным стало именно держать Лену за руку. Она немного смущалась, но, очевидно, тоже получала удовольствие от столь непривычного проявления чувств. Невольное воспоминание — известная картина «Влюбленные над городом», когда-то написанная великим мастером, — всплыло в памяти. Марк и Белла, также взявшись за руки, летели над старинной ратушей, над древним и вечно юным прекрасным городом, над широкой рекой. Где-то далеко внизу остались и узкие кривые улочки, и мирская суета, и ужасы реальной жизни. Влюбленные воспарили над миром и были бесконечно счастливы в своем невероятном уединении, в восхитительном чувстве полета, что подарила им великая, всепобеждающая любовь.

Олег проснулся спустя четыре часа. За стеной крушины по-прежнему шумела на камнях быстрая река. Туман плыл над зарослями. Где-то в кронах деревьев заливалась какая-то ошалевшая от восторга при виде поднимающегося солнышка пичужка. Окружающий лес сонно ворочался, просыпаясь. Замершие в безветрии ветви пихт вяло склонялись над крышей машины, слегка припорошив ее опавшей хвоей.