Окраина

Но все же выход был найден. Помогли друзья. Они уговорили полкового доктора «найти» у сотника Потанина какую-нибудь болезнь. Доктор оказался человеком умным, понимающим — он «обнаружил» у Потанина… грыжу, а с грыжей, сами понимаете, казачьему офицеру служба заказана… И вскоре Потанин получил свидетельство об отставке и отправился поначалу в Томск. Там он познакомился с Бакуниным. Этот удивительный, необыкновенный человек («европейская знаменитость», как говорили о нем в Томске), знавший лично Маркса и Гервега, Прудона и Жорж Санд, дважды за свою революционную деятельность в Европе приговоренный к смерти, переданный затем российским властям и отсидевший шесть лет в казематах Петропавловки и Шлиссельбурга, сослан был, наконец, в Сибирь. Крупноголовый, с седеющей гривой волос, он был похож на стареющего льва, могучего и крепкого еще, не сломленного бурной жизнью… Восемнадцатилетняя жена его, Антося, выглядела рядом с ним девочкой. Она, в сущности, и была девочкой, и отец ее, Ксаверий Васильевич Квятковский, долго противился, не хотел отдавать ее за ссыльного. Но как раз в это время случилось быть проездом в Томске восточно-сибирскому генерал-губернатору графу Муравьеву-Амурскому, доводившемуся Бакунину родственником, он и склонил Квятковского дать согласие на брак дочери с Бакуниным, заметив при этом, что ждет их блестящее будущее…

Жил Бакунин с молоденькой своей женой в небольшом деревянном доме на Воскресенской горе, по улице Ефремовской. Потанин понравился ему, Бакунин нашел в нем умного и понимающего собеседника. И шутливо называл «сибирским Ломоносовым». Так он и кузинам своим написал в Петербург:

«Милые сестры, посылаю и рекомендую вам сибирского Ломоносова, казака, отставного поручика Потанина… Приласкайте его, милые сестры, и в случае нужды не откажите ему ни в совете, ни в рекомендации…»

Больше того, сам не имея в то время лишней копейки, Бакунин достал для Потанина сто рублей и выхлопотал разрешение ехать до Петербурга бесплатно с обозом, везшим в столицу золото…

— Ну, брат Григорий Николаевич, — говорил на прощанье Бакунин, — встретимся где-нибудь на развалинах нынешнего деспотического государства. И вместе будем строить всеобщий мир, Соединенные штаты Европы. С богом!..

Расстались они друзьями.

* * *

Через год приехал в Петербург Ядринцев — юноша, почти мальчик, но уже с твердой идеей об открытии сибирского журнала. Дела его, однако, поначалу складывались менее удачно, чем у Потанина. Он приехал с матерью, которая никак не соглашалась отпускать его одного. Февронья Васильевна хотела облегчить жизнь сына хотя бы на первых порах, помочь ему как следует устроиться. Но вскоре заболела тифом и скончалась. Ядринцев был потрясен, растерян — и кто знает, что бы он делал, не окажись рядом Потанина, который всячески поддерживал его, утешал, говорил, что в жизни надо быть готовым ко всему и ни при каких обстоятельствах не опускать рук… Ядринцев старался держаться. Но потрясение было слишком велико и не могло пройти без следа: однажды, вернувшись из университета, он почувствовал себя плохо — кружилась голова, все плыло перед глазами, точно в горячем тумане… Он разделся с трудом, лег в кровать, тотчас забывшись, и очнулся лишь… через неделю. Доктор обнаружил у него нервическую горячку. Потанин навещал его ежедневно, иногда часами не отходил от постели. Ядринцев поправлялся медленно, но все же поправлялся и встал наконец на ноги.

— Ну, брат, — говорил ему Потанин, — теперь ты сто лет проживешь. Не меньше! Такую хворь одолел. А я поменял квартиру, — сообщил с улыбкой. — Живу теперь по соседству, в двух шагах. Милости прошу. Заходи в любое время дня и ночи.

Постепенно дела налаживались. Ядринцев исправился, снова стал посещать университет. Но тут подстерегла его еще одна неприятность. Однажды в доме барона Штейнгеля, который был дружен когда-то с отцом, Ядринцев познакомился с гвардейским офицером не то Соповым, не то Соковым. Этот гвардеец и сыграл с ним довольно злую шутку. Как уж вышло, никому не известно, но именно этому гвардейцу, жившему где-то на Литейном, Ядринцев одолжил оставшиеся после смерти матери деньги — около восьми тысяч рублей. Сумма не маленькая. И Ядринцев уверял друзей, что сделал он это из чисто практических соображений — офицер обещал регулярно выплачивать ему проценты, а потом, по окончании университетского курса, он, Ядринцев, получит свои деньги сполна.

— И мы на эти деньги откроем в Сибири типографию, — рисовал Ядринцев радужную перспективу. — И станем издавать сибирский журнал.

Потанин был осторожен. Предупреждал:

— Смотри. Как бы он тебя не надул, этот гвардеец.

Но Ядринцев и слушать не хотел. А вышло именно так. Потанин потом вспоминал: «Оказалось, что деньги были ужасно неудачно помещены, они пропали почти целиком…» Пропал и след гвардейца. Ядринцев чуть не плакал от обиды, кусал ногти.