Окруженец

Все-таки мне удалось выбраться за спину пулеметчика, короткой очередью я снял его, но передышка для партизан оказалась недолгой. Место убитого занял другой и сменил позицию, теперь мне было его не достать. Я зло сплюнул на землю и попытался наблюдать за лагерем. Но ничего различить было невозможно. Какое-то мелькание, крики, ругань! И все это в полной тишине, стрельбы не было. Ясно, дошло до рукопашной. Значит, это конец. Наши долго не выдержат! И все-таки выстрелы я услышал, одиночные, и раздавались они недалеко от меня. Что за черт! Я стал внимательно всматриваться и увидел его. Это был снайпер. Изредка он постреливал в сторону лагеря. Деревья там редкие, и видимость для снайпера неплохая. Вот он и щелкал наших, как в тире. Ну и гад! И я решил взять его на «цугундер», пока все его внимание сосредоточено на лагере. Я обошел его, приблизился и ударил финкой прямо в сердце. Это оказалось моей ошибкой, надо было его застрелить. А так немцы догадаются, что кто-то остался живой и, возможно, будут ловить. Но эту ошибку я исправил, достал ТТ. И выстрелил снайперу снова в сердце, только спереди. Так я убил его два раза. А бой в лагере затихал. Все, я больше ничем помочь не могу, простите, товарищи!

Я обратил внимание на снайперскую винтовку и машинально взял ее в руки. Пригодится, но сейчас нужно уходить, и я углубился в чащу. До вечера нужно отлеживаться, а там посмотрим. Я выбрал место в густом молодом ельнике и заполз туда. А на душе кошки скребли, казалось, что это я во всем виноват. Но надо жить, и я стал думать о том, что мне делать дальше. Что именно сегодня делать, я знал точно. А вот, что в будущем, неизвестно. Ладно, потом что-нибудь придет на ум. У меня всегда так, когда напряженно думаешь, то ничего не получается. А когда отвлечешься, то решение приходит само собой. От нечего делать я принялся рассматривать винтовку. Да. Умеют немцы делать и хорошие вещи, оптика вот на винтовке отличная, «цейсовская». И держать хорошо, приклад удобный. Неожиданно мои пальцы нащупали какие-то неровности на поверхности приклада. Я присмотрелся — зарубки, шесть штук. Вот сволочь, сколько наших положил. И это без сегодняшних, некогда ему было ножичком орудовать. Но ничего, сейчас переделаем, все будет по-нашему. Я достал финку и аккуратно срезал эти зарубки, вот теперь эта винтовочка за русских повоюет. Я прикрыл крышечками окуляры оптического прицела и отложил винтовку в сторону.

Потом достал карту и попытался изучать ее. Но смотрел как-то бессмысленно, опять заломило в затылке, и пришлось закрыть глаза. Боль стала утихать понемногу, и я, незаметно для себя, вырубился. Наверное, сказалось нервное перенапряжение и таким образом оно сбрасывалось. Где-то часа через полтора глаза мои сами собой открылись, в голове прояснилось. И я стал чувствовать себя гораздо лучше и увереннее. А до вечера было еще много времени и, хотя было тихо, я чувствовал, что немцы еще в лагере. Просто я отошел довольно далеко.

Я посмотрел на карту у себя в руке. Что-то мне от нее было нужно? А вот, что именно, никак не вспомнить. Пришлось задуматься. Конечно, все дело в самолете. Самолет выбросил группу диверсантов. Что-то им было нужно в этом районе! А вот, что именно, нужно думать. Я снова стал всматриваться в карту. Вспомнил! Комиссар говорил, что они приняли этот самолет за немецкий, что летел он домой. Значит, цель диверсантов — аэродром. Он где-то рядом, замаскированный. А диверсантов послали, чтобы обнаружить его. Аэродром, явно, бомбардировочной авиации, поэтому довольно далеко от фронта. Самолеты летают бомбить очень важные для наших объекты именно отсюда. Поэтому нужно его обнаружить и уничтожить, и диверсанты пойдут именно туда. Туда же пойду и я, но только завтра, а сегодня у меня здесь дела, мне нужно в лагерь.

Обычно я уже не обращал внимания на самолетный гул, но теперь стал прислушиваться. И скоро услышал! Самолеты шли с востока и, по звуку, это были бомбардировщики. И, между прочим, они снижались. А это означает, что аэродром где-то рядышком. Неплохо. Я найду его.