Оксюморон

Стройненький продолжал, -после поп стал меня увещевать что, мол, с божьей помощью мы все беды одолеем. Божий закон первичен, а мирской с ним должен сверятся. Тогда я сказал, что в отличии закона божьего, который придуман для человека, мирской закон придуман чтобы защитится от человека. Закон божий, говорю я ему, или возьмём шире божья любовь, до сих пор не была никем чётко определена. Может она сродни любви к котлетам, а может и того проще. И вот, положим, некто облечённый властью и вместе с тем исполненный любви к людям самой, что ни на есть, чистой любви, приходит домой где его дожидаются жена и ребёнок. причём его жена тяжело больна, а сын хочет создать свою семью. А вот теперь вспомните, батюшка, с чего я начал. А начал я с того, что сказал вам, что этот кто-то облечён властью. А власть – это кроме всего прочего право давать оценку тем или иным явлениям. Итак, этот наш, назовём его государственный чиновник, хотя я терпеть не могу это определение, сидит и думает «вот я с утра до вечера думал о людях исходя из божьего закона, а о моих близких кто подумает, а? Да никто кроме меня, ведь я же – представитель власти, я и должен об этом думать. И к тому же помогая своим близким разве я не продолжаю помогать людям в их лице. Каким образом тут мои действия вступают в противоречие с законом божьим?»

Мы свернули на какую-то грязную улицу вид которой невыгодно контрастировал с тем что я видел до этого. Стройненький продолжал.

– Конечно, найдутся, наверное, такие, кто скажет, что бюджет города собран из налогов людей и использовать их в своих личных целях несколько неэтично. Но на это я могу заявить в свою очередь, а почему бы моим уважаемым согражданам не посмотреть на этот аспект под таким углом? А что, если мы израсходованные мною на лечение моей больной супруги или на покупку моего сына жилья будем считать своего рода актом милосердия. Да-да, актом милосердия. А мой выбор сработал своего рода лучом света, осветившим то место в мире, которое ждёт человеческого милосердия. Не милостыни, а милосердия. Заметьте Алексей Иванович, как по-разному даже на слух воспринимаются эти два однокоренных понятия.

Я заметил. Он был прав.

– А, то, что я о расходах не известил общественность, продолжал он, так ведь написано, пусть ваша правая рука не знает, что творит левая. Вот я и делаю всё, чтобы не знали.

Пока мы ехали, я обратил внимание как много в городе Локарро различных кафе, магазинов, банков. Судя по всему коммерция столь приторно сколь и блестяще описанная виртуозным Набоковым в этом городе процветала. Как там у него было сказано? Я попытался напрячь свою память. И она, о чудо, воспроизвела несколько строк из романа прочитанного мной пару лет назад: «Боже мой, как же я ненавижу всё это. Лавки, вещи за стеклом. Тупое лицо товара. И в особенности сама церемония сделки. Обмен приторными любезностями до и после. Опущенные ресницы скромной цены, благородство уступки, человеколюбие рекламы, всё это скверное подражание добру странно засасывающее добрых».

Потом потянулись трущобы. Да-да, самые настоящие трущобы. Серые лужи, грязные стены домов, местами покосившееся на столько, что чьи-то заботливые руки не нашли ничего иного, как подпереть их досками. Одним словом, если бы Локарро носил звание города-героя, то глядя на проплывающие мимо руины можно было сделать вывод что битвы за город ещё не закончены. Много чего увидел я, глядя на оборотную жизнь города Локарро из окна великолепного автомобиля бургомистра Михаила Сергеевича Стройненького.

На одной из улиц моё внимание привлекла странная картина. Возле одноэтажного здания покрытого облупившейся штукатуркой стояло несколько очень дорогих автомобилей возле которых прогуливались крепко сбитые молодые люди в затемнённых очках. Я подумал было что это местные братки, собравшиеся на стрелку или взять под свою опеку не сговорчивого хозяина этого заведения. Но, выражаясь фигурально, сие заведение как по мне явно и основательно нуждалось не столько в опеке, сколько в ремонте. Когда я поинтересовался у моего нового знакомого, о происходящем.

– Дорогой друг, – сказал он – я для вас не спроста выбрал путь к моему дому по трущобам. Ну скажите, разве можно оценить радость комфорта, не имея перед глазами примера возможных неудобств? Имею мнение, что нельзя. Так вот, то, что вы только-что видели-это подтверждение моей теории в действии.

Немного помолчав, видимо дав мне время подумать на его словами, он продолжал.