Октавия

- Что Джереми по своей природе человек легкомысленный, и мне лучше всего выйти из игры и порвать с ним. Он сказал, что может быть ты и провоцировала Джереми изначально, но по размышлении он понял, что Джереми только и ждал такого случая, и что вчера инициатива принадлежала Джереми. Он сказал еще, что женитьба для Джереми была бы одной сплошной цепью супружеских измен, и что он собирался жениться на мне только из соображений надежности и ради моих денег.

- Но это же жестоко, - выдохнула я.

- Разве? Это как раз то, что я ценю в Гарэте: он всегда говорит правду.

- Он ничего больше не сказал? - оцепенев, спросила я. - Я имею в виду обо мне?

- Не слишком много. Он согласился со мной в том, что, если ты положила на кого-нибудь глаз, устоять перед тобой невозможно.

Я закусила губу.

- Я раскаиваюсь.

- Для меня все не так просто, - сказала Гасси, играя кисточкой от халата. - Я не очень легко завожу приятелей. Джереми был первым мужчиной, который сказал, что любит меня. Я не могу, как ты, пойти завтра на вечеринку и немедленно приобрести нового друга. Идя по улице, я не ловлю на себе восхищенных взглядов мужчин. Ты не имеешь ни малейшего представления о том, что такое быть начисто лишенной сексуальной привлекательности. Для тебя это только вопрос времени, а я могу никогда больше не встретить мужчину, который захочет на мне жениться.

Я почувствовала раздражение. Какого черта она не сядет на диету? Потом я почувствовала себя виноватой.

- Ты сможешь когда-нибудь меня простить?

- Не знаю, не сейчас. Возможно через пару недель я буду чувствовать себя по-другому.

Я направилась к двери.

- Ты захочешь видеть Джереми, если он придет к тебе?

Она разразилась слезами.

- Да, безусловно.

***

Только уйдя от нее, я осознала всю безысходность своего собственного положения. С того момента, как мы оставили яхту, я пребывала в каком-то оцепенении от всех невзгод, словно положила свое сердце в холодильник до выяснения отношений с Гасси и Джереми. Теперь я вдруг осознала, что меня ждет - агония любви к человеку, который ненавидит и презирает меня и стал бы презирать еще больше, если бы услышал, что я наговорила Гасси.

Следующие несколько дней я испытывала сильные душевные муки. Никогда не думала, что можно так страдать. Меня одолевали поочередно то гордость, то отчаяние, то страстное желание. Я плакала ночи напролет и по малейшему поводу и днем. Снова и снова я спускалась к реке с мыслями прыгнуть в нее. Тысячу раз я пыталась писать Гарэту оправдательные письма и рвала их. От безысходности я не могла даже забыться в мечтах.

По вечерам я чаще всего одалживала у хозяина дома машину, ехала через весь город и сидела в ожидании возле дома Гарэта, но там никогда не зажигался свет, и я, выключив двигатель, безутешно плакала.

Глава четырнадцатая

Изнуряющая жара продолжала терзать Лондон. Грин Парк у моего дома постепенно переставал быть зеленым. Платаны покрылись толстым слоем серой пыли. Выгоревшая трава стала безжизненно-желтой. На автобусных остановках молча страдали пассажиры, едущие в пригород.

Во второй понедельник после нашего возвращения из путешествия меня разбудил настойчивый звонок в дверь. Завернувшись в полотенце и шагая по ковру, заваленному разной корреспонденцией, в основном желтыми казенными конвертами, я заглянула в глазок, смутно надеясь на то, что это Гарэт. Но это оказался тощий юноша с усами и ушами-пропеллерами, в помятом костюме и с веером авторучек в нагрудном кармане. Кажется, он не собирался отрывать руку от кнопки звонка. Я открыла дверь. Он устало посмотрел па меня.

- Мисс Бреннан?

- Нет, - ответила я. Это был старый трюк.

- Но мисс Бреннан здесь живет?

- Да, конечно, но она сейчас за границей. Я могу быть вам полезна?

- Это по поводу ее налоговой декларации. Мы постоянно ей напоминаем. Это довольно срочно.

- Да что вы! - сочувственно сказала я. - Я уверена, что она не уклоняется от налогов. Скорее не имеет ни малейшего понятия об этой декларации.

- Большинство людей прекрасно ориентируется, когда речь заходит о том, чтобы платить по ним, - ответил он, при этом его утомленные глазки забегали по моему телу.

- Когда вы ждете ее обратно?

- Она улетела на Багамы, оттуда собиралась в Нью-Йорк, где у нее множество друзей. А вот, когда вернется, она ничего не говорила.

- Нас интересует сумма, которую она заработала, когда делала рекламу для Херберта Ривсона.

Слава Богу, что он смотрел на мои ноги, а то бы заметил, как я позеленела.

- Это же было три года назад, - заикаясь, сказала я, - и к тому же в Америке.

- Да, но заплатили ей представители их фирмы в Англии и, естественно, декларировали это.

- Бедная Октавия! - едва слышно произнесла я. - Вы случайно не знаете, сколько она задолжала?

- Ну, - сказал он доверительно, - обычно мы не раскрываем цифры (очевидно, я его так потрясла, что мои он раскрыл), но я думаю, что это пятизначное число. А она случайно не оставила на всякий случай своего адреса, нет?

- Нет, не оставила. Ой, телефон звонит, я должна ответить, - сказала я твердо и захлопнула дверь перед его носом.