Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем

Трудно припомнить в истории случай, когда бы намерение свергнуть правительство так активно обсуждалось на каждом углу. «Революция, как известно, не театральная постановка, которая начинается с ежедневных репетиций, а после генерального прогона завершается широко разрекламированной премьерой, — замечал Вильямс. — Однако в сентябре 1917 года в Петрограде казалось, будто люди именно этого и ожидают… Даже от богатых коммерсантов и помещиков не удивительно было услышать рассуждения о том, что у большевиков, безусловно, имеются сейчас все шансы захватить власть и даже более того — услышать упреки в медлительности»[2586].

Уже в сентябре появились в прессе статьи, где обсуждались возможные перспективы прихода к власти большевиков.

Обозреватель «Русской Воли» Борис Мирский писал 23 сентября: «Рабочие, взыскивающие прибавки, крестьяне, громящие помещичьи усадьбы, и солдаты, не приемлющие боя, — все это плохие социалисты… В этом основная ошибка всевозможных эсеров и меньшевиков… Истерические кликуши из лагеря меньшевиков считают Ленина фантазером, утопистом, чуть ли не маньяком. Да ничего подобного! Он трезвый русский социалист, он истинно реальный политик… Большевики победят. За большевиков логика, за большевиков сила. Их логика — желудок, их сила — кулак. Диалектика брюха проста и не сложна; ее постулат — «до отвала». Меньшевики и эсеры предлагают отложить это «до отвала», а большевики настаивают на немедленном обжорстве… Победа большевиков близка, неминуема, логически правильна и неизбежна»[2587].

Но в основном о шансах большевиков писали в ироничном ключе. Передовица «Речи» 16 сентября утверждала, что «несмотря на весь словесный вздор, на хвастливые фразы, на демонстрацию самоуверенности, большевики, за исключением немногих фанатиков, храбры лишь на словах. Взять «всю власть» они не попытались бы по собственному побуждению… Лучшим способом на долгие годы избавиться от большевизма, низвергнуть его, было бы вручение его вождям судеб страны»[2588]. Эсеровский официоз «Дело Народа» восклицал о большевиках: «И пусть они не делают бесполезных усилий скрыться за наскоро создаваемые теории о невозможности им взять власть»[2589]. И так далее. Полагаю, подобные публикации, скорее, играли на руку большевикам, поскольку внушали мысль о них как более чем реальной политической силе.

Не случайно, что и Ленин терял терпение. Как мы помним, еще в 20-х числах сентября он перебрался из Гельсингфорса в Выборг, чтобы быть ближе к месту главного политического действа, и начал торопить события. Возвращение же Ленина в Петроград было окружено такой секретностью, что до сих пор неизвестно, когда же он приехал. Даже в воспоминаниях Крупской можно найти две даты — 7 и 9 октября. Что уж говорить о других авторах. Данилкин справедливо замечает, что «в лениноведении существовали даже две «партии» историков — «сентябристы» и «октябристы»: в сентябре вернулся Ленин или в октябре»[2590].

Хозяйка последней подпольной квартиры Ленина Фофанова называет время его приезда — «в пятницу 22 сентября вечером. О том, что день приезда Владимира Ильича была пятница, я помню совершенно точно, так как он пришел ко мне на квартиру в момент, когда у меня происходило совещание группы педагогов, работавших вместе со мной по внешкольному образованию подростков, а эти совещания проходили у меня по пятницам»[2591]. Правда, по этой логике датой приезда могла с таким же успехом быть и следующая пятница — 29 сентября. Шотман, находившийся на связи с Лениным, пишет: «Проживая с конца сентября (курсив мой. — В.Н.) в Лесном, Владимир Ильич время от времени встречался с некоторыми членами ЦК то на квартире М. И. Калинина, то на квартире Н. Кокко, рабочего завода «Айваз». Выходил из дому Владимир Ильич обычно, когда стемнеет. В парике, без усов и бороды его трудно было и днем узнать»[2592].

Появление в 1930-е годы официальной даты приезда Ленина — 7 октября — понятно. Не мог же Ленин, всегда настаивавший на партийной дисциплине, вернуться в Питер до соответствующего разрешения ЦК от 3 октября. А после ему понадобилось время, чтобы добраться до столицы. И не мог же Ленин сразу по возвращении не пригласить своего самого преданного соратника — Сталина. Официальная дата их первой встречи после вынужденного отсутствия Ленина — 8 сентября. В сталинской трактовке революции все должно было сходиться. В «Кратком курсе» было зафиксировано: «7 октября Ленин нелегально приехал из Финляндии в Петроград»[2593]. Вслед за этим дата вошла во все ленинские биохроники и примечания к собраниям сочинений.

В Петроград воинствующий атеист Ленин вернулся в облике пожилого лютеранского пастора с густой седой шевелюрой[2594]. Адреса Ленина не знали даже члены ЦК, а остановился он в квартире Фофановой в большом доме на углу Сампсоньевского и Сердобольской. Фофанова вспоминала, что Ленин накричал на нее и за присутствие в конспиративной квартире посторонних (педагогов), и за то, что по их уходу назвала его Владимиром Ильичом.