Духонину пришло из Быхова послание генерала Корнилова с призывом продолжать сопротивление: «Вас судьба поставила в такое положение, что от Вас зависит изменить исход событий, принявших гибельное для страны и армии направление. Для Вас наступает минута, когда люди должны дерзать или уходить, иначе на них ляжет ответственность за гибель страны и позор за окончательный развал армии. По тем неполным, отрывочным сведениям, которые доходят до меня, положение тяжелое, но еще не безвыходное». Духонин не дерзнул и не ушел. Он выпустил примирительное обращение к стране: «К вам, представителям всей Русской демократии, к вам, представителям городов, земств и крестьянства — обращаются взоры и мольбы армии: сплотитесь все вместе во имя спасения Родины, воспряньте духом и дайте исстрадавшейся земле Русскую власть — власть всенародную, свободную в своих началах для всех граждан и чуждую насилия, крови и штыка»[3200].
Оставив мысль об активной борьбе с большевиками, Духонин, как рассказывал Верховный комиссар Станкевич, рассчитывал бороться косвенно, отстаивая от них порядок в армии в надежде дотянуть до Учредительного собрания, сохранив в целости военную организацию страны[3201]. Общеармейский комитет Ставки решит власти Совнаркома не признавать, создать правительство из представителей всех социалистических партий, не допускать большевиков в Могилев.
Но именно туда теперь съезжались бежавшие из столицы и Гатчины борцы с большевистским режимом. «Ставка кишмя кишела разного рода бывшими, будущими и жаждущими быть»[3202]. Врангель вспоминал: «В Ставке делали еще потуги сформировать «демократическое правительство», председателем правительства намечался В. М. Чернов. Я сидел у Вырубова, когда доложили о его приходе. Желая избегнуть встречи с этим господином, я поспешил выйти из кабинете. Одновременно с Черновым прибыл и бывший военный министр генерал Верховский. Я имел случай его видеть, и он произвел на меня впечатление самоуверенного ничтожества»[3203]. Чернов, Авксентьев, Скобелев и другие «повели бесконечные разговоры о создании новой власти и потонули в партийных догмах… Но каждый новый день показывал, что все эти лидеры покинуты солдатами и народными массами. Из Могилева стали, под различными предлогами, уезжать все»[3204].
Ленин приказал Духонину «обратиться к военным властям неприятельских армий с предложением немедленного приостановления военных действий в целях открытия мирных переговоров»[3205]. Ответа не было. В ночь на 9 ноября Ленин и Сталин по телеграфу связались с Духониным и ультимативно приказали начать переговоры. Главковерх отказался. «Для нас было ясно, что мы имеем дело с противником народной воли и с врагом революции»[3206], — расскажет Ленин коллегам. «Буду бороться против насильников до образования правительственной власти, признанной всей страной»[3207], — утверждал Духонин в тот день Щербачеву.
Результатом стал подписанный Лениным, Сталиным и Крыленко приказ, которым Духонин увольнялся от должности «за неповиновение предписаниям Правительства и за поведение, несущее неслыханные бедствия трудящимся массам всех стран, в особенности армиям… Главнокомандующим назначается прапорщик Крыленко»[3208].
Он создал сводные отряды для занятия сначала ставок Северного и Западного фронтов, а затем и Могилева, где 18 ноября Совет перешел на сторону большевиков, а местные части отказались защищать Духонина. Он позволит в ночь на 20-е — генералам Корнилову, Деникину, Лукомскому, Марков бежать из Быхова — на Дон, где они возглавят белое движение. 20 ноября утром отряд матросов вступил в Могилев. Духонина арестовали и доставили в штабной поезд Крыленко. По большевистской версии, все «более густая толпа все плотнее и плотнее окружала вагон. Несмотря на увещевания и сопротивление караула, Духонин был вытащен толпой из вагона и убит»[3209].
После ликвидации похода Керенского — Краснова «в Смольном была единая и нераздельная власть республики. Ее вооруженные враги стали мятежниками — бесспорно и безусловно»[3210]. В Смольном институте тогда была вообще вся власть, и партийная, и государственная — ЦК, ПК, Петроградский Совет и его ЦИК, Всероссийский ЦИК, ВРК. Здесь же было и правительство, хотя первые три недели после своего формирования оно не собиралось, и все декреты и распоряжения выпускались представителями новой власти часто даже без ведома Ленина. Логика принятия конкретных решений диктовалась почти исключительно менявшимися с калейдоскопической быстротой событиями. «Вопросы выдвигались не иначе, как в порядке революционной неотложности, то есть в порядке самого невероятного хаоса»[3211], — свидетельствовал Троцкий.