Октябрь. Память и создание большевистской революции

Рис. 2. Рассказчики революции: красногвардейцы в Смольном, октябрь 1917 года (предоставлено РГАКФД в Красногорске)

Большевики последовательно отвечали своим критикам. «Где заговор?» – вопрошала «Правда» на передовице номера от 31 октября. По их мнению, утверждения о том, что большевики организовали заговор, «тайное соглашение немногих», были необоснованными. Они открыто агитировали на массовых собраниях и в прессе, что «переворот» был осуществлен «десятками, сотнями, тысячами рабочих и солдат». Восстание было успешным, заключала редакционная статья, «именно потому, что оно было не затеей заговорщиков, а народной революцией»[98]. Газета «Социал-демократ», официальный орган партии большевиков, высмеяла телеграмму начальника гарнизона города Ржев, который уведомлял о захвате власти в городе «кучкой большевиков» и добавлял, однако, что у него нет достаточных сил, чтобы вернуть город. «Власть захвачена всего лишь кучкой большевиков, – насмехалась газета, – а начальник гарнизона не может справиться с этой ничтожной кучкой»[99]. Большевиков раздражал термин «кучка».

Подобные интерпретации событий октября 1917 года, как неоднократно отмечала «Правда», были колоссальным непониманием значения произошедшего: «Вот как пишется история. Одно из грандиознейших событий последних времен, пролетарско-крестьянская революция… они [эсеро-меньшевистские газеты] называют [ее] презрительно “военным заговором”, “насилием воли меньшинства над большинством”, “узурпаторством”». В статье задавался вопрос, почему февральское свержение рассматривается как революция, а Октябрьская революция – как военный заговор. В феврале, писали авторы, от власти отстранили только одного человека – это событие больше заслуживает определения «заговор». В то же время Октябрьская революция, продолжала газета, «до корня разбивает господствующую социальную силу» и передает власть в руки подлинной «демократии». Революция действительно произошла за 24 часа до «формально назначенного срока», а именно открытия Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов, «которому нельзя отказать в том, что он действительно представляет большинство народа». Тем не менее, настаивала статья, переворот отражал волю большинства участников съезда Советов, которые не скрывали своего мнения о необходимости «разрыва с буржуазией»[100].

Меньшевистская и эсеровская пресса утверждала, что отсутствие массовой поддержки означало отсутствие в этой «революции» важного элемента: всеохватывающей страсти и драматизма, которые были неотъемлемой частью народных восстаний. Это было серьезное обвинение, поскольку сама легитимность революции заключалась именно в ее драматизме и страсти. Отрицание этих качеств означало отрицание революции. Критикуя «большевистский заговор», «Рабочая газета» подчеркивала, что «революция несет свободу, радостное чувство облегчения, праздник»[101]. В октябрьских же событиях народные массы не принимали активного участия, и даже небольшие отряды солдат, помогавшие большевистским лидерам, относились к происходящему «без всякого энтузиазма, с равнодушной покорностью»[102]. Газета эсеров подчеркивала нелестный контраст с Февральской революцией: «Где многотысячные народные толпы, которые приветствовали февральскую революцию? Где рабочие митинги, где демонстрации, дефилировавшие с красными флагами и победными песнями по улицам Петрограда?»[103]

Вместо того чтобы следовать страсти и драме революции, писала «Рабочая газета» 1 ноября, большевики оказались в изоляции из-за всеобщего безразличия и теперь «задыхаются и в Петроградской атмосфере»[104]. Несмотря на попытки большевиков убедить рабочих и солдат в поддержке партии народом и фронтом, уже на второй неделе стало ясно, что вся страна «не за, а против большевиков», доказательством чего, по мнению авторов статьи, было молчание большевиков о событиях внутри России[105]. Меньшевики и раньше сомневались в масштабе поддержки большевиков за пределами столицы: «Мы постоянно напоминали большевистским авантюристам, что Петроград – не Россия». Большевистские советы действительно существуют в каждом маленьком городке, но это лишь «островки посреди реакционного обывательского моря»[106]. Газета «День» писала, что «сфабрикованность» этого восстания проявилась в том, что у него «нет ни стихии, ни страсти, нет вообще темперамента». Эта «выдуманная революция» была пустой, потому что была создана «не прокламациями, не пламенными воззваниями, а статьями и фельетонами»[107].