Октябрь в Пензе

Губернский комиссариат и так называемые «Революционный Штаб» и «Комитет спасения родины и революции» фактически прекратили свое существование со дня перехода Совета в здание губернского комиссариата. Они были совершенно бессильны что-либо предпринять против Совета, который по праву сильного управлял губернией, игнорируя старые учреждения бывшего Временного правительства. День 24 декабря, когда Совет перенес свою деятельность в здание Губернского Комиссариата, был днем фактического захвата власти Советом.[42] «Государственная» работа еще существовавших номинально учреждений Временного правительства свелась к дежурству адъютанта «Революционного Штаба», который получал почту, идущую в адрес старых учреждений и добросовестно пересылал ее нам. И про этого единственного носителя «Верховной власти» бывшего Временного правительства можно сказать, что он больше спал, чем работал. 20 декабря (2 января) «адъютант» по приказу Совета передал нам все «дела», печати и прочий хлам, который еще оставался у него в столах. То же сделал «управитель» канцелярии губернского комиссара, и дух старой власти вознесся к праотцам, смущенный грубой бесцеремонностью большевиков.

Настолько велик был перевес сил на нашей стороне, что буржуазия и соглашатели не дерзнули даже сделать попытку вооруженной борьбы с Советом. Эта попытка была сделана несколькими неделями позже, когда контрреволюционные силы буржуазии, помещиков и части городской буржуазной демократии «крестным ходом» под хоругвями и с попами наступали на Совет[43]. Но она была освящена свинцовым кропилом пулеметов из здания Совета, панически пала на землю под этой благодатью и разбежалась, оставив на поле битвы свои крестоносные знамена и несколько раненых.

Тогда же и зародилась в Советской России «живая церковь», которая «лучше» «старой церкви» примерно так же, как сифилис «лучше» проказы.

21 декабря[44] была проведена национализация банков. Эта мера была проведена с героическими усилиями. В тот же день было устроено заседание Совета, на котором был установлен план национализации и избраны комиссары банков. Из первых пензенских финансистов я помню тт. Серегина, Мебеля и Оловянникова.

Наши комиссары финансов не имели никакой финансовой подготовки и тем не менее они блестяще справились со своей задачей и положили начало нормальной финансовой работе в губернии. Старые директора банков не хотели сдавать дела советским комиссарам. По приказу Совета они были арестованы и доставлены в Совет. С этим делом мы не могли медлить, так как денег у Совета не было, а потребности в деньгах на управление губернии были велики. Мы вовсе не хотели и не могли быть такими простачками, чтобы позволить буржуазии вынуть свои ценности из сейфов. Мне пришлось лично убеждать директоров банков о необходимости подчиниться власти Совета и передать дела его комиссарам.

В эти дни мне почти не приходилось спать. Представители финансовой аристократии были привезены в Совет глубокой ночью. Мы их доброжелательно встретили и в течение по меньшей мере двух часов убеждали в нецелесообразности их сопротивления и в явном беззаконии их отказа передать дела Совету, единственной законной власти в губернии. В конце беседы они заявили, что они снимают с себя ответственность, но дела передадут представителям Совета. После этого они были освобождены. Нормальная деятельность банков не была нарушена, и служебный персонал за немногими исключениями продолжал работу.

Совет выпустил воззвание к населению, в котором объяснил содержание декрета о национализации банков и призывал население поддержать это мероприятие Советского правительства, имеющее целью борьбу с буржуазией и упорядочение хозяйственной жизни.

Труднее было сломить упорство других учреждений, оставшихся нетронутыми со времен царизма. Служащие всех учреждений объявили забастовку и настойчиво ее проводили.[45] Нам удалось ее сломить, опираясь на низших служащих. Курьеры и «коллежские регистраторы» помогли нам одолеть вицмундирные «кувшинные рыла», которых мы все хорошо знаем по смачным описаниям Салтыкова-Щедрина и Гоголя. Знаменитые салтыковские «ташкентцы» и «топтыгины», которые были списаны великим сатириком большей частью с живой пензенской галереи губернской чиновной знати, наконец-то были сброшены в мусорную яму.

22 декабря 1917 г. (4 января 1918 г.) «Объединенный стачечный комитет служащих» постановил: исключить из состава бастующих почту, телеграф и телефон.

23 декабря 1917 г. (5 января 1918 г.) забастовка служащих временно была приостановлена стачечным комитетом до 28 декабря 1917 г. (10 января 1918 г.).