Октябрь в Пензе

Пензенское дворянство было типичным осколком этого вырождавшегося класса. Оно не сумело создать в губернии первоклассных, блестяще технически оборудованных, хозяйственно-выгодных и высоко-ценных, с точки зрения агрикультуры, имений. Дух хозяйственной инициативы и предпринимательства не привился в старых дворянских гнездах. Несколько исключений в смысле организации образцового крупного хозяйства, поставленного не на полуфеодальной эксплуатации, а на капиталистической основе, не изменяли общей картины лени, хозяйственной распущенности, которыми характеризовалась жизнь «дворянских гнезд». Старинные помещичьи усадьбы, построенные еще рачительными хозяевами-крепостниками, сочетавшими в себе зверство варваров-рабовладельцев с изысканной утонченностью наиболее блестящих европейских дворов, тянулись жить так же, как они жили при великосветских бабушках и дедушках. Так в былое время, дворянские усадьбы утопали в столетних парках и садах, пестрели затейливыми цветниками и горели куртинами роз, славились богатейшими оранжереями, где искусные садовники на потеху господам выращивали южные плоды. Моты, жившие в этих владениях, были хлебосольны. Они устраивали званые обеды и балы. Кавалькады расфранченных гостей катались на кровных английских лошадях, вызывая у крестьянства бешеную ненависть. Еда в дворянских гнездах стала высшим культом и единственным занятием, к которому можно серьезно относиться. Сплетни о дворцовых столичных новостях, разговор на лучшем французском диалекте, интриги в пределах дворянской корпорации губернии и французская бульварная порнография удовлетворяли минимум общественных запросов и эстетических вкусов этого племени прожигателей жизни, ежегодно проматывавших все свои доходы и все возраставшую часть основных наследственных капиталов за границей, получавших щедрые субсидии от царского правительства, заложивших земли, хищнически вырубавших леса и поддерживавших свое беспечное существование путем нещадной эксплуатации бедноты. Баре, истаскавшиеся по русским и заграничным кабакам, кривляющиеся своей меланхолией и таинственными романтическими связями, изнеженные, беспомощные барыни Чеховских «Вишневых садов», развращенные юнцы и барышни, перенимавшие с величайшим усердием моды и сальные танцы из французских шантанов, в подавляющем большинстве круглые невежды и легкомысленные паразиты — таково было высокородное дворянство Пензенской губернии.

Пензенское крестьянство создало в 1905 году славные традиции восстания против помещиков. После победы февральской революции крестьянство твердо всей своей массой решило раз и навсегда покончить с дворянством. В этой революции оно действовало уже организованно. Еще в апреле губернский крестьянский съезд постановил отобрать все земли у помещиков. Это постановление было едва ли не первым в России; оно было передано, насколько я помню, за границу, и Лондонская биржа отметила его колебанием русских ценных бумаг. Историю с постановлением губернского крестьянского Совета, выбранного упомянутым съездом, я излагал в предыдущей главе. Губернский крестьянский Совет постановил в мае немедленно передать все помещичьи земли в ведение и распоряжение волостных земельных комитетов.

Чем больше помещики сопротивлялись этому решению, тем сильнее возрастала активность крестьянства. В середине лета крестьянство начало производить массовые порубки в помещичьих лесах. До революции крестьяне не имели леса и ходили за дровами и лесом для построек с низкими поклонами к помещику, переплачивая ему за лес и отрабатывая, в случае «одолжения», трижды стоимость леса.

Летом же 1917 г. крестьяне не пошли кланяться помещику и не украдкой пошли в лес, чтобы свезти втихомолку пару тесин, а целыми селами, при ярком дневном свете, уезжали они в лес, вдоволь рубили себе делового и дровяного леса, чтобы построить себе новые разукрашенные резьбою дома и жарко топить зимой печи.

Когда желтое, тоскливое жниво истощенных крестьянских полей осталось мертвым и брошенным ожидать белых покровов зимы, когда полетели на юг встревоженные стаи птиц и застучал барабаном цеп на гладком току, — тогда пронеслось над деревней, как властное веление социальной стихии, жаркое пламя восстания. Налились местью, сгустились в душной злобе, зазвенели медью набата, загудели в избах тысячи и тысячи голосов, призывавших к борьбе, не на жизнь, а на смерть, за землю с дворянством.