Октябрь в Приморье

Славин вышел из кабинета и кликнул Дашу.

— Даша! Даша! Иди, барин зовет!

Поправляя на голове наколку, Даша пробежала мимо Славина в кабинет.

— Здравствуй, Дашенька! Приготовь-ка мне ванну, да погорячее. Да повару закажи завтрак... — Он ущипнул Дашу. — Быстро, Даша!

— Я быстро, Илья Трофимович!

После завтрака Пьянков прошел по заводу, на котором не был уже более года. Он сразу заметил перемены. Неуютно было на заводе. Мастеров не видно: они сидят по своим конторкам. Главный инженер поздоровался с Пьянковым вяло, а докладывать и не стал.

А рабочие держались как-то слишком уж бодро и независимо. На приветствие хозяина лишь слегка кивали и глядели на него, как ему показалось, с усмешкой. Он быстро закончил обход и поскорее ушел с завода.

Октябрьская революция в корне изменила не только политическое положение рабочих, но и их положение на производстве. В течение нескольких дней они из подневольных рабов превратились в хозяев.

Рабочие радовались свалившейся на них неограниченной свободе, но становились в тупик перед неограниченной властью, которую предоставила им Октябрьская революция — не знали, как ее осуществить. Они пока лишь осторожно нащупывали, как и куда нужно было шагнуть.

Здесь, на заводе Пьянкова, они внимательно присматривались к людям, которых выдвигали в рабочий комитет завода. Председателем рабочего комитета выбрали пожилого у же машиниста Михаила Григорьевича Баженова, напутствуя его:

— Ты, Михайло Григорьевич, просматривай дорожку-то, по которой нам шагать. И глаз у тебя острый... Мы надеемся на тебя...

Заместителем ему выбрали старика стеклодува, Кузьму Захаровича Кудесина, постоянно представлявшего интересы рабочих перед администрацией. Не любил его управляющий, да дорожил им, как лучшим стеклодувом. В комитете был ещё чернорабочий Игнат Ломов, трудолюбивый, но непокорный, обладающий огромной силой. Его тоже не любил управляющий, но за силу и умение дорожил им. Женщины единодушно выдвинули в комитет сортировщицу, молодую вдову-солдатку, смекалистую в тонкой работе сортировки и острую на язык с администрацией. Выбрали также цехового счетовода, человека справедливого и честного.

Комитет всем составом посетил Совет рабочего контроля. Вместе с Баженовым и его товарищами мы составили план их дальнейшей деятельности. Они попросили прислать им человека с опытом контрольной работы. Президиум контрольного Совета решил послать им на помощь заместителя председателя комиссии рабочего контроля Временных мастерских Федора Кузьмича.

После работы Кузьмич зашел ко мне.

— Здравствуй, милок, зачем звал?

— Здравствуй, Кузьмич, дельце к тебе есть. Решили мы командировать тебя ненадолго на завод Пьянкова. Надо помочь заводскому комитету установить рабочий контроль. Как ты думаешь?

— Получается вот все время так: «Как ты, Кузьмич, думаешь?» Как не думай, а делать приходится... Что же, надо, так надо. Мандат мне какой, что ли?

— Ты, Кузьмич, помогай им так, как будто тебя там и нет... А будет нужда, покажи им свой мандат члена Совета.

Так поехал Федор Кузьмич на завод Пьянкова учреждать диктатуру рабочих.

Вечером Славин докладывал Пьянкову:

— Если мы, Илья Трофимович, не примем решительных мер и не подтянем рабочих...

— Мне кажется, это дело управляющего — подтягивать рабочих, — перебил Пьянков управляющего.

— Да. Но требуются меры, которые выходят за пределы моей власти.

— Что вы имеете в виду?

— Нужны карательные меры, Илья Трофимович, а этим ведает, как вы знаете, иная власть...

— Нет «иной» власти... Ну что там еще?

— Поторопились мы уступить рабочим. Заказы по срокам рассчитаны на 10-часовой рабочий день, а работаем 8 часов.

— Ну, это не мы с вами поторопились, а революция... Она не спросила нас, готовы ли мы к этому.

— Еще одна, новая неприятность. Заводской комитет учреждает на заводе рабочий контроль. Что это за контроль, и в чем он будет выражаться, я еще не установил.

— Надо установить.

Когда Славин ушел, Пьянков долго ходил по кабинету. Лицо его помрачнело.

Он остановился у окна и долго смотрел на завод. Почерневшие корпуса были полны жизни, высокие трубы дымились, у будки стоял вооруженный стражник. Рождалось у Пьянкова какое-то тревожное двойственное чувство. Вот он — собственник завода, хозяин, владыка теряет почву под ногами, а заводу это безразлично, он продолжает жить независимо от душевных тревог его, владыки, независимо от его воли.

Обедал Пьянков без охоты, встал из-за стола с расстроенными мыслями и ушел в кабинет.

У подъезда послышался шум. Бубнящий голос сторожа Бадяги доносился до Пьянкова.

— Куда прете? Спит сам-то!

— А ты, докука, не верещи, пропускай. Проснется небось...

— Тьфу, окаянные... Вваливайтесь, мне-то что.

— Давно бы так, а то вроде как пес....

Даша встретила вошедших в передней.

— Вам кого, барина?

— Ишь ты, курица перистая, — приветствовал ее трубным басом Ломов.

— Ишь ты, петух общипанный, тоже кавалер... — отрезала Даша.

— Что, получил? — посмеялась над Ломовым сортировщица Пелагея. — Плохой из тебя кавалер: Ломов ты, Ломов и есть... Ломом тебе только и ворочать...