Октябрь

Учитывая бестолковую организацию Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, диапазон его деятельности и его неловкость по поводу предоставленной ему власти, совершенно удивительно, что он еще имел какое-то влияние на происходившие события. Тем не менее разочарование Временного правительства в связи с действиями его конкурента по власти было вполне оправдано: заявления Петросовета были способны оказывать непосредственное влияние на государственную политику, прежде всего в отношении войны.

Уже 14 марта Петросовет издал манифест, написанный при содействии знаменитого левого писателя Максима Горького. Этот документ призывал установить справедливый мир, а «народы мира» – «взять в свои руки вопрос войны и мира» и «противостоять захватной политике господствующих классов».

Международный резонанс на этот пропагандистский шаг был ничтожным. Однако в России манифест имел весьма заметное агитационное воздействие, призывая к отказу от аннексий и контрибуций, что казалось шагом к миру. На ряде солдатских собраний данный манифест был одобрен, и уже через неделю Петросовет по рекомендации солдатских депутатов официально принял это «революционное оборончество» в качестве своей позиции.

Подобного рода призыв к миру при сохранении революционной Россией за собой права на оборону таил в себе определенную двусмысленность, оставляя для нее возможность продолжать (и даже активизировать) военные действия. Тем не менее Декларация Петросовета была отвергнута правыми кадетами, такими как Павел Милюков (который теперь занимал пост министра иностранных дел), как исходя из патриотизма, так и потому, что он верил, что свержение самодержавия придало новые силы и России, и ее армии. Он считал, что теперь страна могла бы вполне эффективно сражаться, если бы только это ей было разрешено.

23 марта, давая интервью, Павел Милюков отметил в этой связи, что он рассчитывал на проведение мирной конференции, чтобы подтвердить претензии России на украинскую часть Австро-Венгерской империи, и что он ожидал исполнения давней русской мечты о приобретении Константинополя и Дарданелл. Несмотря на всю абсурдность его утверждений о «пацифистской сути» данных высказываний, это было очевидной провокацией, и Петросовет был спровоцирован должным образом. В ответ на возмущение, высказанное Петросоветом, 27 марта Временное правительство было вынуждено выступить с заявлением о целях войны, которое оказалось весьма схоже с позицией, изложенной Петросоветом: в заявлении Временного правительства было упоминание и «права наций на самоопределение», и (закамуфлированный) отказ от претензий на турецкие и австрийские территории. Но неисправимый Павел Милюков вразрез с официальной линией открыто заявил изданию «Манчестер гардиан», что ничто не может изменить обязательств России (даже крайне «революционной») перед своими союзниками. Петросовет на сей раз отреагировал более эмоционально. Его руководители (прежде всего Виктор Чернов, Глава и основной идеолог эсеров, который вскоре вернется в Петроград) настаивали на том, что заявление Временного правительства от 27 марта, которое было выдержано в совершенно ином тоне, чем высказывания министра иностранных дел, должно быть направлено союзникам в качестве «дипломатической ноты». Под давлением Александра Керенского, который являлся ярым противником Павла Милюкова, Временное правительство посчитало необходимым именно так и поступить. Однако противостояние между Петросоветом и Временным правительством по данному вопросу на этом не закончилось, оно было лишь временно отложено.

В тот же день, когда было опубликовано заявление Временного правительства, на вокзале Цюриха пестрая группа революционеров села на поезд, проверила свой багаж, приготовила продукты в дорогу. Среди этих пассажиров было шесть членов еврейской социалистической партии «Бунд», трое сторонников Льва Троцкого и девятнадцать большевиков. В этой группе были революционеры-«тяжеловесы»: Ленин и Крупская; Григорий Зиновьев, вечно взъерошенный интеллигент-труженик, которого считали приспешником Ленина; Злата Лилина, большевистская активистка, мать младшего сына Зиновьева – Стефана. В этом же поезде ехал замечательный человек и противоречивый польский революционер Карл Радек. Была здесь и Инесса Арманд, франко-русская коммунистка и феминистка, писатель и музыкант, близкий друг и товарищ Ленина, с которым, по слухам, ее уже давно связывали далеко не платонические отношения.

На швейцарской границе эмигранты пересели в специальный поезд, и поездка по Германии началась. Ленин целыми часами писал и строил различные планы, прерываясь лишь поздно вечером, чтобы пожаловаться на шумных соседей. Чтобы покончить с многоголосой толпой перед туалетом, он установил систему выдачи билетов для его посещения: по прямому предназначению и для того, чтобы покурить в пропорции три к одному. Как сдержанно пишет в своих воспоминаниях Карл Радек, «это, естественно, вызвало дискуссии о ценности человеческих потребностей».