Октябрь

Огромная злая толпа растеклась по пересечению дороги и реки, заняв пространство между мечетью и штаб-квартирой большевиков. От лица партии на маленьком низком балконе особняка показались Подвойский, Лашевич и Невский. Стоя лишь в нескольких пядях над толпой, они прокричали приветствия – а потом нелепо предложили разъяренным тысячам людей вернуться в Выборгский район.

Но движение нельзя было обратить вспять. Следовательно, перед большевиками стоял вопрос: дистанцироваться от него, присоединиться к нему или попытаться его возглавить.

Наступил переломный момент: когда партия, в стремлении не отставать и записать на свой счет свершившийся факт, поспешно и взволнованно благословила марш к Таврическому дворцу, боево настроенная Военная организация наконец смогла добиться своих целей. Демонстранты повернули назад и двинулись на юг по городским мостам и на восток вдоль реки. Им не потребовалось много времени на то, чтобы дойти до дворца или окружить его.

Внутри гудел Совет, собравшийся на чрезвычайное заседание. Море вооруженных протестующих было не удержать, и делегация от 1-го пулеметного полка вломилась внутрь. Несясь в своих тяжелых сапогах по коридорам дворца, они встретили Чхеидзе. Пока он со страхом глядел на непрошеных гостей, те холодно объяснили ему, что были обеспокоены слухами о том, что Совет собирается войти в новое коалиционное правительство. Этого, по их словам, допустить они не могли.

Некоторые в толпе были не прочь поговорить не столь вежливо. Из окружающего города, из-за дворцовой ограды доносились требования арестовать руководителей коалиционного правительства. Арестовать сам Совет!

Но не было ни плана, ни руководства. Улица, вопреки уверенности Блейхмана, никого не организовала.

Наконец наступила темнота, и хотя напряжение не уменьшилось, огромные толпы рассеялись. На этот раз.

В тот вечер оставшиеся «министры-капиталисты» коалиции собрались вокруг генерала Половцева в Ставке близ Дворцовой площади. Зимний дворец и Ставка охранялись единственными войсками, на которые они могли положиться – увечными лоялистами. Подкрепление должно было подойти следующим вечером. То был долгий срок.

Разлилась ночь. Немногочисленные казачьи разъезды блуждали по городу, выискивая мятежников. Ответственный за охрану Исполкома Войтинский был на взводе: стража не смогла бы отбить сколь-нибудь серьезную атаку на Таврический дворец, и он это знал. Меньшевики и эсеры знали также, что, несмотря на сильные колебания менее радикально настроенных полков, утро принесет усиление протестов и неопределенности. Они осудили большевиков, уличили демонстрации в «контрреволюционности», протестовали против «зловещих признаков разложения».

С наступлением темноты наружу выбрались делегаты Совета, перед которыми стояла незавидная задача: отправиться в полки и на заводы, чтобы попробовать уговорить их успокоиться.

Через несколько часов большевистский ЦК срочно отправил М. А. Савельева за Лениным на дачу Бонч-Бруевича. К 4 часам утра уже распространялась составленная Сталиным и наскоро отпечатанная листовка, которая была составлена, кажется, для того, чтобы подчеркнуть значимость руководства. В тоне двусмысленной неопределенности («Это движение, вспыхнувшее в полках и на заводах, мы зовем превратить в мирное, организованное явление воли всего рабочего, солдатского и крестьянского Петрограда») она претендовала на единство цели и анализа, на влияние, которым партия не располагала.

Чтобы наверстать упущенное, большевики, понимавшие, что у них не оставалось большого выбора, предоставили непримиримой Военной организации свободу действий, позволив принимать участие в чем угодно. Разумеется, теперь, когда партийная линия изменилась, призыв Зиновьева и Каменева в «Правде» не выходить на улицу оказался не просто неэффективным, но и стеснительным. Но не было ни времени, ни материала для замены. И кто мог быть уверен в том, что именно необходимо поместить на его место? Каков был курс партии? В отсутствие ответов раздражающие слова просто вырезали.

4 июля, на второй и самый кровавый из июльских дней, «Правда» вышла с пустотой в центре первой страницы. С белой дырой без текста.

4 июля. Теплый влажный рассвет. По всему городу магазины оставались закрыты. Грузовики мятежников носились по улицам. Солдаты разряжали ружья в действительных или мнимых врагов, и в утренней тишине часто раздавалась стрельба. Улицы стали наполняться. К середине утра Петроград опять заполнился демонстрантами. В тот день вышло около полумиллиона человек.

К 9 часам утра ветхий поезд, везший Ленина, его сестру Марию и товарищей Бонч-Бруевича и Савельева, в приграничном поселке Белоострове пересек реку Сестру, разделявшую Финляндию и Россию. Хоть Финляндия и была частью Российской империи, ее граница была отмечена пунктами контроля. Бонч-Бруевич задержал дыхание, когда инспектор рассматривал их документы. Петроград бился в конвульсиях, и он боялся, что их задержат. Но мужчина сделал знак продолжать движение, и группа продолжили путь в город.