Октябрь

«Мы начали специализироваться, – писал он. – Один товарищ, Сапронов, был в своей стихии на многотысячных митингах; более робкий Калмыков, подобно нищенствующему монаху, с теплыми действенными проповедями ходил по небольшим мастерским; другой, Артаманов, «то ли по причине внушительного баса, то ли потому, что он знал диалект московских пригородов, то ли по какой другой причине… был непревзойден перед крестьянской аудиторией».

Особенно такие крестьяне «благожелательно слушали речь против войны и за мир».

Даже проницательные враги партии могли понять привлекательность и логику ее несгибаемого противостояния войне по сравнению с торгашеством умеренных социалистов. Генерал Брусилов – не интеллектуал, но вдумчивый человек – позднее вспоминал: «Позицию большевиков я понимал, ибо они проповедовали «долой войну и немедленно мир во что бы то ни стало», но я никак не мог понять тактики эсеров и меньшевиков, которые первыми разваливали армию якобы во избежание контрреволюции, что не рекомендовало их знания состояния умов солдатской массы, и вместе с тем желали продолжения войны до победного конца».

26 июня делегаты Гренадерского полка – одного из многих, которые отказались наступать на немцев, – вернулись в столицу. Они рассказали батальону резервистов правду о фронте, включая и тот факт, что командиры повели их в атаку на пулеметные точки. Они просили о помощи и требовали передачи всей власти Советам. «Солдатская правда» оказывала им всевозможную помощь.

По мере того как известия о катастрофическом наступлении расползались по городу и стране, остатки культа Керенского обращались в труху.

Череда неотложных дел и исступленная самоотдача довели Ленина до болезненного истощения. Семейство было обеспокоено. Товарищи убедили его в необходимости отдохнуть. 27 июня в компании своей сестры Марии он покинул Петроград. Вместе они пересекли границу и направились в финскую деревню Нейвола, где его товарищ Бонч-Бруевич имел дачу. Там несколько дней они отдыхали, плавали в озере, гуляли под солнцем.

А в то же время пулеметчики получили новые приказы о переброске большого количества людей и оружия на фронт. В последний день месяца военная секция Петроградского Совета для обсуждения с ними этого вопроса отправила некоего Г. Б. Скалова.

Под давлением разозленных однополчан контролируемый эсерами и меньшевиками полковой комитет был вынужден вести переговоры в залах Таврического дворца. Там уже сами солдаты (многие из которых, включая Головина – маяк так и не состоявшейся революции 20–21 июня, – были анархистами или большевиками) протестовали, утверждая, что новые приказы являются прелюдией к предательству или выдаче.

Пулеметчики не разрешили бы разоружить или распустить полк. В этом они были едины. Комната сотрясалась от их заявлений. Они начали открыто обсуждать, как воспрепятствовать этому. В чинной обстановке дворца солдаты спорили о необходимости вывести вооруженную силу на улицы.

Глава 7 Июль: жаркие дни

Посреди Выборгского района шумная толпа волокла за собой мужчину. На разбитых улицах за ним оставался красный след. То была не только его кровь. Человек был мошенником, посредником, спекулянтом в голодном городе. Он торговал старым, протухшим мясом. Местные жители, поймав, измазали и облепили его собственными тухлыми товарами, оттого он и оставлял за собой след из гниющего мяса и крови. «Мертвая зыбь выходит наружу», – записал Лацис в дневнике в начале месяца. «Начинается. В районе неспокойно».

«Русские возвращаются, русские: имей в виду, они просто разводят руки и говорят, что это сумасшедший дом». «Ласточки и амазонки» еще не родились в голове Артура Рэнсома; в те дни он был корреспондентом «Бритиш дейли ньюс» и стремился показать лихорадочное состояние Петрограда. В районе неспокойно. «Постоянно приходится жить в атмосфере самого жестокого ментального конфликта».

1 июля Совет вяло призвал 1-й пулеметный полк вернуться в казармы и ожидать дальнейших инструкций. Но пулеметчики продолжали строить планы вооруженной демонстрации – восстания. В тот же день, когда напряженность выходила наружу в форме преступлений, промышленного упадка и ожесточенных конфликтов из-за нехватки продовольствия и топлива, в особняке Кшесинской открывалась 2-я Петроградская конференция большевиков.

Трения между крыльями партии обострялись. Фанатики и крайне левые противостояли сторонникам осторожной политики. Военная организация узнала о планах пулеметчиков и настойчиво убеждала ЦК, что полк в состоянии свергнуть правительство. Позиция ее сводилась к тому, что солдатское движение не остановить в любом случае; вопрос, следовательно, не в том, следует ли его «разрешить», но в том, как партии к нему относиться.

Руководство, уверенное в том, что время восстания еще не пришло, продолжало призывать к сдержанности. Военной организации было приказано попробовать помешать бунту.