Октябрь

Волна забастовок продолжалась. 22 июня большевистские делегаты ВЦИК – Всероссийского центрального исполнительного комитета – предупредили, что рабочие Путиловского завода готовы выйти на улицу и большевики не будут их удерживать. 23-го представители нескольких трудовых организаций постановили, что, так как повышение зарплат не компенсировало роста цен, им необходим контроль над производством. На повторном массовом митинге матросы Кронштадта решили освободить солдат, задержанных вместе с анархистами. То не были секретные заговоры: 25 июня матросы открыто уведомили министра юстиции о своих планах.

В то же время наступление требовало все новых и новых людей. На фронт начали вызывать солдат, демобилизованных ранее по достижении сорока лет. Рисковать жизнью лишь один раз, как оказалось, было слишком мало. В таких провинциальных городах, как Астрахань и Елец, призыв вызвал бунты.

Большевики были заняты подготовкой к 6-му съезду и 2-й городской конференции Петроградского комитета, намеченной на начало июля. По мере подготовки внутрипартийные дискуссии продолжались. Внутри Петроградского комитета Калинин и другие умеренные большевики призвали отказаться от изолированных революционных акций и выстраивать вместо этого политическое влияние в движении и в Совете; члены комитета поддержали их 19 голосами, двое проголосовали против. Но Лацис смог внести в резолюцию поправку: «Если выступление массы не удастся удержать», большевики должны будут взять руководство движением в свои руки.

На страницах «Правды» Ленин и Каменев призывали к осторожности, внимательности, медленному наращиванию сил; в то же время «Солдатская правда» продолжала раздувать пламя нетерпеливого несогласия, подчеркнуто игнорируя требования своих руководителей преодолеть «мелкобуржуазные иллюзии». 22 июня на неформальной встрече членов ЦК, ВО и Петроградского комитета с полками, поддерживавшими партию большевиков, Семашко – в ту пору командир 15 тысяч радикально настроенных пулеметчиков – упрекал ЦК в недооценке мощи партии.

В беспокойные последние дни июня из неуемной энергии наиболее революционных петроградских групп, особенно ставшего легендарным 1-го пулеметного полка, начал рождаться предварительный коллективный план. Поначалу размытый, со временем он становится все более четким.

Намереваясь погасить волну беспорядков – под впечатлением от нарушений дисциплины 1-го пулеметного полка, – 23 июня Всероссийский съезд Советов призвал все гарнизонные части к немедленному исполнению приказов. Но маневры Совета были неясны. В тот же день его виляние в ситуации развала Российской империи стало очевидно, когда финский парламент принял Valtalaki – «закон о власти», – декларирующий его намерения добиться самостоятельности в решении внутренних вопросов. Ликующие финны были поражены, когда руководители Совета, прежде одобрившие переговоры о независимости, отреагировали с возмущением. Они явно не рассчитывали на одностороннюю декларацию даже ограниченной автономии.

Между тем в последний день конференции большевистских ВО ее «Бюллетень» сообщил об острой дискуссии между радикалами и умеренными – теперь это ленинисты! – относительно степени активности агитации на фронте в условиях успешного наступления. Основная посылка дискуссии, однако, была ошибочной: наступление не было успешным.

После двух-трех дней волнительных успехов наступление быстро ослабло. На фронте стервятники роились над тем, что осталось после катастрофы.

Еще 20 июня выдохшиеся, плохо экипированные российские войска прекратили продвижение. Они отказывались выполнять приказы и идти в атаку. На следующий день началась немецкая контратака. По русским войскам распространилась паника. 24 июня безутешный Керенский телеграфировал Временному правительству, что «во многих случаях прорыв оказался нестабилен, и после первых дней, иногда даже часов сражения настроения изменились, и дух пал. Вместо развития первоначального успеха войска … начали составлять резолюции с требованиями немедленно перебросить их в тыл».

Молодой украинец Александр Днепровский в своих «Записках дезертира» клянет патриотическую прессу предшествовавших наступлению месяцев «ушатами печатных помоев, выливаемыми на голову исстрадавшегося человечества». Но, хотя газеты добросовестно перепечатывали патриотическую чушь, печальная правда о событиях быстро распространилась по стране. Часто из первых уст.

Это давно перестало быть делом отдельных солдат, или даже целых батальонов, не подчинявшихся приказам. Теперь в русских войсках происходило массовое движение в двух направлениях: вперед, для братания, а не ради боя, с приветственными криками солдаты пробирались через апокалиптический ландшафт, чтобы разделить с немцами, которых им полагалось убивать, ликер и недолгую беседу; и также в огромных количествах они бежали с фронта. Массовое дезертирство; тысячи просто уходили с фронта.