Октябрь

Тем не менее умеренные были готовы к бою. 17 июня Церетели издевался над Каменевым: «Завтра, – смеялся он, – будут манифестировать не отдельные группы, а вся рабочая столица, не против воли Совета, а по его приглашению. Вот теперь мы все увидим, за кем идет большинство, за вами или за нами».

Безусловно.

Воскресенье, 18 июня: ясное ветреное утро. Рабочие и солдаты собрались рано. Дружественные демонстрации в тот же день запланированы в Москве, Киеве, Минске, Риге, Гельсингфорсе (Хельсинки), Харькове и по всей империи.

В 9 часов утра оркестр заиграл «Марсельезу» – французский национальный гимн, ставший международным гимном свободы. Началось шествие вниз по Невскому.

Не сразу стал очевиден его колоссальный масштаб. Марш заполнил широкий проспект на мили. На улицы вышли около 400 тысяч человек.

Огромная колонна наметила пройти мимо погребения мучеников Февраля, чтобы воздать им почести. В первых ее рядах шли организаторы из Исполкома – меньшевики и эсеры из Президиума Всероссийского съезда, включая Чхеидзе, Дана, Гегечкори, Богданова и Гоца. Приблизившись к Марсову полю, они отошли в сторону. У места захоронения высилась платформа. Они поднялись на нее, чтобы взглянуть на толпу.

Ужас объял их.

Суханов увидел массу теснящихся транспарантов. «Опять большевики, – подумал он, как вспоминал позднее. – А за ними – еще одна большевистская колонна… Следующая, видимо, тоже». Глаза его расширились. Он повернул голову, чтобы медленно оглядеть всю демонстрацию. Кое-где виднелись эсеровские или официальные советские лозунги. Но они были «задавлены массой». Подавляющее большинство плакатов, надвигающихся, – по его словам, подобно лесу на Макбета, – на пораженных организаторов, были большевистскими.

Целое море «Долой десять министров-капиталистов!». Волна за волной «Мира! Хлеба! Земли!» И – горький укол советским примиренцам – бесконечное повторение: «Вся власть Советам!».

Церетели предвидел, что советский марш станет «состязанием на открытой арене». Пришло время крайне жесткого ответа. Результаты были ошеломляющими, однозначными, сокрушительными. «Воскресная демонстрация, – писала «Новая жизнь» Горького, – продемонстрировала полный триумф большевизма среди петроградского пролетариата».

Большевик за большевиком отходил от строя товарищей и обращался к Чхеидзе. Требовали освобождения недавно арестованного редактора партийной фронтовой газеты Хаустова. Чхеидзе издавал умиротворяющие звуки. Скоро этот вопрос будет вне его власти.

Вторая половина дня. Перед глазами прошла огромная колонна рабочих, больше напоминающих хорошо обученных солдат. «Какой район?» – раздался крик.

«Разве не видно? – гордо сказал руководитель группы. – Образцовый порядок! Выборгская сторона». Этот революционный район вел за собой Совет, состоявший в основном из большевиков. Красные выборгские флаги перемежались черными транспарантами – непримиримые анархисты требовали: «Долой правительство и капитал!». Многие выборгские рабочие, игнорируя официальные просьбы, несли оружие.

В 3 часа дня 2 тысячи анархо-коммунистов и сочувствующих солдат отделились от марша и быстро двинулись в сторону мрачной кирпичной громады Крестов – печально известной тюрьмы на Выборгской стороне. У ее ворот они, направив на стражников оружие, потребовали выпустить Хаустова. Перепуганные тюремщики бросились в крепостной лабиринт, чтобы привести его. Освобожденный из камеры Хаустов, пользуясь моментом, невозмутимо приказал отпустить также несколько других политических узников. Отважные анархисты рассеялись, лишь когда их товарищи очутились на воле.

Тем же вечером, пока левые ликовали по поводу событий дня, министр юстиции Переверзев – один из десяти министров-капиталистов, о которых говорили плакаты, – созвал чрезвычайное заседание правительства. Он потребовал неограниченных полномочий для того, чтобы вернуть арестантов. Он потребовал права использовать все необходимые средства. Он их получил.

В три часа утра следующего дня, 19 июня, солдаты, казаки и бронемашины окружили дачу Дурново. В зловещей белой ночи, когда посреди лета с темного неба льется слабый свет, напоминающий неясный рассвет, стены дома осветились фонарями. Через мегафон шестидесяти анархистам передали требование выдать тех, кого они вытащили из тюрьмы за день до этого. Большинство их, включая Хаустова, давно ушли; однако анархисты отказались подчиниться. Они залегли под окнами осажденного здания и выбросили бомбы, которые, однако, не разорвались. Военные выломали дверь.

Шумная беспорядочная драка. Аснин – так следует из официального отчета – попытался схватить ружье какого-то солдата. Прозвучал выстрел. Аснин погиб.

Слух о его мученической кончине быстро разошелся по району. Тем же утром ближайшие к даче Дурново заводы – в том числе «Розенкранц», «Феникс», «Металлист», «Промет» и «Старый Парвиайнен» – вышли на политический протест. Собирались толпы. Скорбные товарищи Аснина демонстрировали его тело в здании дачи; пришедшие оплакать его выстраивались в ряды.