Октябрь

Голосование было смехотворно крошечным. Не было членов ни Петроградского комитета, ни самой Военной организации. Если бы в эти последние секунды, когда было принято решение, имелась какая-либо оппозиция, процесс легко и обоснованно мог быть денонсирован как не имевший кворума и недемократичный. Но Ленин не стал возражать. Демонстрация была отменена.

Унизительная беспорядочная спешка. Несчастные большевики отчаянно пытались уведомить партийные организации и кадры, а также самих анархо-коммунистов об отмене акции. В 3 часа ночи сообщение получили партийные типографии. Спешно они перекроили макет «Правды» и «Солдатской правды» – переместили и изменили материалы, удалив инструкции относительно демонстрации. На рассвете партийные активисты бросились к фабрикам и казармам, чтобы выступить против того, за что они столь добросовестно агитировали несколькими часами раньше.

Делегаты съезда Советов тоже рассеялись по Петрограду, призывая рабочих и солдат не выходить на улицы. Некоторые местные комитеты приняли резолюции, в которых заявлялось, что, хоть они и отказались от участия в демонстрации, сделано это было в ответ на требование большевиков, а не из-за решения съезда Советов или Коалиционного правительства.

Большевики тоже не смогли избежать осуждения. Таким крутым поворотом их сторонники на заводах, в казармах и во дворах Выборгской стороны были приведены в ярость и бранили партию. Неустойчивые члены, сообщали принадлежавшие самим большевикам «Известия», сыплют оскорбления на головы своих руководителей. «Солдатская правда» умывала руки: она подчеркивала, что приказ пришел свыше. Сталин и Смилга в качестве протеста против крайне спорного голосования без их участия поставили вопрос о своем выходе из ЦК (предложение было отклонено). Лацис с отвращением сообщал, что члены партии рвут свои билеты. Видный большевик Флеровский, находившийся в Кронштадте, описал гнев своих товарищей-матросов в то утро как «одни из самых неприятных» часов своей жизни. Отговорить их от односторонней демонстрации он сумел, лишь предложив направить в Петроград делегацию, чтобы узнать о происходящем непосредственно у ЦК.

Большевистскому руководству надо было многое объяснить.

На чрезвычайной комиссии меньшевиков и эсеров 11 июня Церетели предоставил трибуну гневу умеренных. Последние события, сказал он, свидетельствуют о переходе большевистской стратегии от пропаганды к открытым попыткам вооруженного захвата власти; по этой причине он призвал к запрету партии.

Дискуссия продолжилась на съезде.

Федор Дан, искренний высокопоставленный меньшевик на излете пятого десятка, служивший хирургом на войне, считал себя антивоенным «циммервальдцем», близким к левым меньшевикам интеллектуально и лично – его жена Лидия была сестрой Мартова. После Февраля, однако, он занял позицию революционного оборончества, утверждая, что новая революционная Россия может и обязана выстоять до конца войны. Несмотря на определенный левый уклон, Дану, бывшему сторонником «демократии» – демократических масс, – приходилось (по его мнению, вынужденно) сотрудничать с Временным правительством; он поддержал назначение Церетели на пост министра почты и телеграфа в мае. Но, невзирая на эту солидарность с товарищем по партии и на вызванные ею едкие нападки со стороны большевиков, сейчас вместе с Богдановым, Хинчуком и некоторыми другими однопартийцами он возражал Церетели слева.

Скорее из принципа революционной демократии, чем по причине какой-то особенной поддержки большевиков он противостоял карательной позиции Церетели. Группа Дана предложила компромисс. Вооруженные демонстрации должны быть запрещены, а большевики – осуждены, но не запрещены официально.

В отсутствие Ленина от лица большевиков говорил Каменев – интересный выбор, учитывая его последовательное сопротивление так и не состоявшейся демонстрации. Теперь он не очень убедительно настаивал на том, что шествие предполагалось мирным и не должно было призывать к захвату власти. Кроме того, оно было отменено по требованию съезда. Из-за чего же, – спрашивал он хладнокровно, – вся эта суета?

Умеренное предложение Дана и наивная искренность Каменева, казалось, разрядили ситуацию. Но тогда, нарушив порядок, слово опять взял Церетели.

«Он бел как лист бумаги, – сообщала «Правда», – и очень возбужден. Царит напряженная тишина».

Церетели пошел напролом. Он заявил: большевики были заговорщиками. Чтобы противостоять их планам, потребовал он еще раз, их необходимо разоружить и покарать по закону.

Атмосфера накалилась. Когда Каменев встал для ответа, все взоры обратились на него. Если Церетели настаивает на своих заявлениях, – довольно впечатляюще воскликнул он, – пусть он немедленно арестует и допросит самого Каменева. После этого ответа большевики покинули зал.